Сергей Гончаров - Ратоборцы

Лето 1560 года выдалось жарким. С запада падали последние, скупые лучи. Крест на погосте пах свежесрубленным деревом. Знойный воздух наполнила ночная мошкара. Тихон склонил русую голову. Перекрестился. В свои двадцать лет он в седьмой раз покидал стены Обители. И впервые видел поруганным дом божий.

Заходившее солнце отчетливо освещало пентаграмму, выведенную кровью на закрытых дверях деревянной часовни. Место иконы над входом пустовало.

Неподалёку, в селе, забрехала собака. Тихон опустил котомку в потрескавшуюся от дневной жары дорожную колею. Придержав рясу, стал на колени. Дрогнувшим голосом зашептал «Отче Наш». Отец Настоятель с младенчества учил их оберегать Свою Русь и Свою Веру. Защита Отечества становилась кровью иноков древнего Православного Ордена Ратоборцев.

Тихон поднялся. Медленно выпрямился во весь свой немалый рост. Собака замолкла. Он бросил ещё один взгляд на оскверненную часовню. Подхватил котомку и лихим движением перекинул на спину. Быстрым шагом направился к селу, чтоб успеть засветло.

Идти осталось недалеко. Переночует в селе, а ближе к полудню уже попадёт в Москву. К протопопу Сильвестру, приближенному Иоанна Васильевича. Тихон точно не знал, чем будет заниматься в столице. По словам Отца Настоятеля, следовало явиться в Кремль и ждать дальнейших указаний. Постоянные тренировки с младенчества учили монахов-воинов не сомневаться в старшем руководстве Ордена. Если Отец Настоятель сказал «надо», значит, «надо» сказал Бог.

Священник жил сразу за околицей. В одном из незакрытых окон горела свеча. Батюшка читал. Собака учуяла чужака и подала голос. Тихон пошарил рукой крючок на внутренней стороне калитки. Разбрехался и соседский пёс. За ним ещё один. Иноку надоело слушать лай. Перемахнув через небольшой забор, он уверенно направился к сеням. Навстречу из темноты, захлебываясь лаем, выкатился защитник двора. Несколько раз касался рясы, порывался цапнуть, но так и не решился. Тихон мог одним движением прекратить жизнь этой твари господни. В Обители его многому научили для защиты родины. Но ещё в него вложили чёткое понимание того, что большая сила налагает большую ответственность. Отчего применять её дозволено лишь против врагов Руси и хулителей Православной веры.

Один раз пёс всё же укусил за икру. Монах-ратоборец, казалось, и не заметил. Он ожидал от собаки этого поступка, поэтому сумел подготовить плоть. А человеческое тело способно на многое и в Ордене Ратоборцев об этом издревле знали. Собака цапнула ощутимо. У любого человека выступила бы кровь. Только не у Тихона.

Скрипнули петли. На порог, с огарком свечи, босиком, вышел полненький священник в подряснике. В его всклокоченной бороде застряли крошки хлеба. От избы пахнуло смесью приятных и умиротворяющих запахов.

Пёс, при появлении хозяина, попытался выслужиться. В тройне агрессивней кинулся на пришельца. Кусал за ноги. Попытался ухватить за руку. Но вместо этого, неожиданно, получил шлепок этой рукой по морде. Ещё больше обидевшись, с особенным ожесточением вцепился в ногу ночного гостя. Но сразу отпустил. Камень кусать неприятно.

– Христос посреди нас, сын мой, – тягучим и красивым голосом произнёс священник.

– И есть и будет, – остановился инок возле хозяина избы.

Даже несмотря на то, что Тихон стоял на земле, а священник на двух ступенях, гость был на полголовы выше.

– Что здесь произошло, Батюшка? Кто осквернил?

Эти вопросы и нулевая реакция на злющего кобеля окончательно убедили Отца Алексия, что перед ним член легендарного Ордена Ратоборцев. Защитник земли Русской и веры Православной. Они редко выходили их своего монастыря, из-за чего в церковной среде об этих монахах ходило много легенд. К мирянам об Ордене добирались и вовсе обрывочные сведения.

Пёс по-прежнему бегал вокруг гостя, кусал за ноги. Но Тихон этого, казалось, не замечал.

– Прошу, пожалуйста, – немного смутился Отец Алексий. Он отошёл чуть в сторону, пропуская ночного посетителя. Пёс, обезумевший от игнорирования, порывался заскочить в дом, но священник преградил ему ногой путь. Захлопнул дверь.

Изба у Отца Алексия оказалась тесной, хотя снаружи выглядела большой и вместительной. Лавки пустовали. Лишь на одной, укрытый старым и вытертым тулупом, кто-то лежал. Пляшущий свет огарка в руках местного служителя Господа не давал разглядеть большего. Тихон перекрестился на красный угол. Поклонился в пояс. После ещё раз перекрестился.

– Батюшка, семью после… после этого спрятал? – поинтересовался Тихон.

– Да, сын мой, – священник смотрел на ратоборца снизу вверх. Теперь, когда их не уравнивали ступеньки, телосложение и рост гостя ещё сильнее бросались в глаза. Отец Алексий поставил огарок на стол. – Увёз подальше, что бы ни дай Бог… Не случилось чего. Присаживайся, сын мой, – указал на лавочку.

– Не дай Бог, – Тихон поставил котомку на пол. Сделал два шага к ближайшей лавке. Тонким голоском скрипнули под его весом половицы. Подобрав рясу, он осторожно присел на предложенное место. Тело сразу налилось усталостью. Из Обители он вышел пять дней назад. И за весь пройденный путь спал лишь четыре часа. Рассчитывал нынешней ночью уже быть у протопопа Сильвестра. Но всё равно не успел. Захотелось прилечь и закрыть глаза. Уснуть. Человек на лавке напомнил о себе слабым стоном.

Отец Алексий разглядывал неожиданного ночного посетителя. Всё же не верилось, что столкнулся с живой легендой. Он помнил сказания об Александре Пересвете и Родионе Ослябе, ратоборцах, сражавшихся на Куликовом поле. Говорили, что Орден основал Александр Невский, после битвы со шведами. Может быть, хозяин избы знал ещё какие-то сведения, но все они вылетели из головы, стоило столкнуться с представителем Ордена Ратоборцев. Конечно, он мог и ошибаться, но спросить гостя напрямую почему-то стеснялся.

– Третьего дня, сын мой, – начал священник. – Повечеру кто-то ворвался в храм божий, истерзал иконы… Если бы только это… – глубоко вздохнул Отец Алексий. – Дьякона моего… Петра…

Тихон увидел, что из глаз святого отца покатились крупные слёзы, губы задрожали. Пальцы часто-часто перебирали полу подрясника.

– …Петра повесили… на балке… вспороли… и кровью…

Отец Алексий замолк. Больше он говорить не мог. Но иноку продолжать и не требовалось. Понятно, чьей кровью написана пентаграмма на дверях часовни. Понятно, чей свежесрубленный крест на погосте. Непонятно лишь кто и зачем это сделал?

Под старым и вытертым тулупом заворочались. Тихон бросил мимолётный взгляд в ту сторону. Он чувствовал, что-то здесь не так. Если священник спрятал семью, то кто тогда в избе? Почему в такой жаре прячется под зимней одёжей?