Андрей Ерпылев - Америка off…

— Так-то лучше, — удовлетворенно заметил Извеков, придирчиво сравнивая две игрушки, совпадающие даже в малейших деталях, кроме окраски. — А то взяли моду, понимаешь…

Какую именно моду взяли эти таинственные некто, так и осталось недоговоренным, потому что молодые люди глянули друг на друга и зашлись веселым хохотом.

Пороховой дым голубоватым смерчиком высасывался в пулевую пробоину на стекле, висящем изжеванной полупрозрачной бумагой…

— Ну что, будем ускоряться или так как-нибудь?..

Механизм ускорения оказался простым, как мычание, придавить и удерживать кнопку «R7» [49], пока любой движущийся предмет в поле зрения не станет двигаться с нормальной для него скоростью. Тут же проведенные испытания показали, что это действительно просто, если калиброваться по чему-нибудь естественному вроде летящей птицы, а не по автомобилям, так как радара-скоростемера к «мухомору», конечно, не прилагалось.

Ради эксперимента ускорялся один Сергей, и общение в разных форматах времени доставило обоим молодым людям немало веселых минут: один казался другому дерганым эпилептиком, тогда как вторая — тормозным дауном. Собственно, общения не получалось вообще, разве что визуальный контакт: торопыга все время уплывал от тормоза по времени, и тот просто не успевал ответить на его вопрос.

В конце концов, путем проб и ошибок все-таки удалось выработать приемлемую технологию, нахохотавшись при этом вдоволь и проголодавшись, словно стая голодных койотов, по выражению Мэгги.

— А я тебе буду нравиться постаревшей? — абсолютно невинно поинтересовалась девушка, уминая что-то салатообразное из прозрачной пластиковой коробочки, купленной в придорожном магазинчике.

— Что? — сперва не понял Сергей, но потом до него дошло. — Да ты что? Мы же не на год там собираемся задерживаться… Галопом проскочим этот быстрый пояс, и вся недолга…

— На год и не получится… Но там ведь не менее тысячи миль. За день проскочить не удастся… А это добавит нам лишние четыре-пять лет.

— Ерунда какая!

— Это тебе ерунда… А мне будет тридцать лет…

Мэгги неожиданно уткнулась лицом в согнутые колени, и плечи ее задрожали. Сергей сначала не понял, но тут же спохватился и принялся утешать девушку, неловко гладя ее по спине с беззащитно торчащими лопатками, обтянутыми камуфляжной крутой футболкой.

— Ну что ты? Это же всего тридцать лет, не сорок и не сто. Всего тридцать лет!

Мэгги подняла заплаканное лицо и улыбнулась сквозь упавшие на глаза волосы.

— Да ничего, Серж, ничего… Просто я что-то расклеилась сегодня…

Бэрринстон только что закадрил в баре «Акапулько» симпатичную задастую брюнетку, среди предков которой явно не обошлось без мулатов, если не настоящих чернокожих, и теперь, не уставая на ощупь проверять качество товара, упакованного в ярко-красное миниатюрное платьице, вел ее в номер мотеля.

Черт возьми! Неужели после десятимесячной ссылки в пекло (в прямом и переносном смысле) ветеран-капрал не имеет права чуточку расслабиться? Первому, кто заикнулся бы сейчас о христианской морали и прочих добродетелях, бравый пехотинец тут же разъяснил бы его заблуждение самым действенным способом. И ничуть бы этому не помешали почти две пинты виски, влитого внутрь на пару с Роситой, хлеставшей спиртное ничуть не хуже иного мужика. Жаль только, что темная улица, ведущая к «Обители грешной любви», абсолютно пуста.

— Что? Попрятались, сукины дети! — громко вопрошал время от времени капрал, воинственно размахивая слегка початой бутылью, взятой с собой в номера, а свободной рукой норовя провести ковровое бомбометание по обширным площадям сдобной податливой плоти. — А ну, выходи на смертный бой!..

Словно в ответ на его призыв где-то вдалеке хлопнул выстрел, негромкий и больше смахивающий на звук открывшейся бутылки с шампанским.

— О! — обратился капрал к спутнице, которая пьяно тянулась губами к его шее. — Никак твои земляки балуют?

В этот момент земля дрогнула и бешено затряслась, будто джип на стиральной доске вдребезги разбитой танковыми гусеницами багдадской автострады, некогда гладкой, словно зеркало, и ухоженной.

— Землетрясение! — завопил капрал, пытаясь ухватить Роситу в охапку, чтобы утащить ее в безопасное место. — Чего стоишь, корова? Сама не видишь, что ли?..

Дорожка покрылась трещинами, которые на глазах превращались в пропасти, со дна которых поднимались красные отсветы… Дурочка Росита, не обращая внимания на бушующий вокруг катаклизм, продолжала тянуться к Роджеру своими пухлыми, ярко накрашенными губами и ворковать:

— Сэр!.. Проснитесь, сэр!..

Бэрринстон очумело сел на постели и оттолкнул Форстера, деликатно трясущего его за плечо.

— Какого черта, Линк? Такой сон не дал досмотреть, дубина!..

— Сэр! — Линкольн Форстер ни в какую не желал отступаться от командира, мечтающего сейчас только об одном: снова завалиться на скомканную постель и закрыть глаза… Вдруг красотка Росита все еще там ждет, а землетрясение давно кончилось? — Пойдемте со мной, сэр!

— В чем, в конце концов, дело? — Нет, Росите, похоже, придется сегодня обойтись без него. — Саддам Хусейн сбежал из-под стражи? Или Америка вернулась на своё место?..

— Нет, сэр. Стивенсон застрелился.

— Че-о-орт!!!

Рядовой Том Стивенсон стал сущим наказанием для капрала Бэрринстона сразу после его появления на базе «Гильгамеш».

Всегда и всюду встречаются такие горе-вояки, при одном взгляде на которых невольно задумываешься, почему тяга к пацифизму не обуяла еще всех без исключения землян, дабы подобные индивидуумы исчезли, наконец, без следа. Если наличие такого балласта в призывных армиях в общем-то объяснимо, то причины появления «ботаников» в армии профессиональной лежат уже за гранью разумения. И побочным эффектом чересчур назойливого прославления вооруженных сил во всех средствах массовой информации это не назовешь… Ладно, сами романтики из кожи вон лезут, чтобы правдами и неправдами попасть туда, куда им соваться категорически противопоказано. Но куда смотрят десятки серьезных и опытных людей — психологов, врачей и прочих, в обязанности которых как раз и входит отсев агнцев от козлищ? Козлищам этого никогда не понять…

Стивенсон прибыл с последним пополнением из Штатов, как раз перед роковым Днем независимости, вернее где-то месяца за полтора перед ним. Едва только увидев тощую долговязую фигуру, на которой мешком висел форменный камуфляж, на остальных новобранцах казавшийся второй кожей, Бэрринстон, еще не зная, что это чучело попадет в их взвод, испытал чувство, будто ступил босой ногой во что-то мягкое и, еще не осмотрев ступню, уже твердо знает, что это совсем не растаявший шоколад…