Виктор Рэй - Перемена мест

Данька мотнул головой, старательно отгоняя от себя эти похотливые мыслишки. Взгляд его упал на зеркало. Изучив свое отражение в разных ракурсах, понапрягав места, где в теории должны находиться мышцы, он расстроенно вновь опустился на стул и с прискорбием махнул рукой. Без толку. Один черт, ему ничего не светит. Вряд ли во всем городе найдется хоть одна девчонка, которая обратит на него внимание. Пусть даже стихи у него, наконец, начнут получаться. Все одно! С таким хилым телосложением ему ничего не светит.

Конечно, не стоит принимать упоминание о том, что Данька был хлюпиком, чем-то большим, чем просто уничижением собственной личности Даниилом в собственных же глазах. Он просто был сухощавым молодым парнем, физически вполне здоровым. Просто по какой-то причине в его организме мускулатура по-прежнему оставалась в зачаточном состоянии. Врачи, например, списывали это на несколько запоздалое развитие. Даже улыбались, говоря, что раньше, в прежние времена, подобное телосложение в его возрасте было абсолютно нормальным. Что просто, мол, акселерация в наши дни и что он еще свое возьмет.

Даня не знал, когда именно были эти «прежние времена», но выглядеть сопляком по сравнению со своими сверстниками ему совершенно не улыбалось.

Внезапно он замер. Словно молния поразила его в этот момент. Данька схватил со стола ручку и принялся записывать.

Оно рождалось…

Что-то просилось на волю. И это было уже лучше, чем все остальное, что он только мог раньше представить. Словно, кто-то сверху делился с ним рифмой.

– Что это? – Стелла вскочила прямо посреди урока.

Сергей Павлович, немолодой учитель истории, оторвал руку с зажатым кусочком мела от доски, где записывал даты, и удивленно посмотрел на девушку поверх очков:

– Что конкретно вас интересует? Если то, что на доске, то это… – договорить он не успел.

У девушки из глаз брызнули слезы. Она закрыла лицо ладонями, а на пол медленно спланировал небольшой исписанный листок. Именно он, судя по всему, послужил причиной столь странного поведения девушки. Учитель подошел к Стелле и, наклонившись, поднял листок.

– Интересно, очень интересно, – пробормотал он себе под нос. После чего поднял руку с листком вверх, словно это был не клочок бумаги, а какой-то революционный транспарант. – Чье это?

У Дани сжалось сердце, Когда он понял, что именно за записка привела в такое состояние его возлюбленную. Когда учитель начал вслух зачитывать содержание записки, Данька обреченно лег на парту и обхватил голову, закрыв уши. Он знал, что там написано.

Дождь падает только вниз,

Не вернуться воде на небо.

В глубоких озерах под сводом ресниц

Отраженья миров, где я не был.

На холодной постели седых облаков,

Повинуясь велению сердца,

Засыпал много раз в ожидании снов,

Со смешною надеждой согреться.

Заглянувши за грань, что за миром живых,

Оступившись на вечной дороге,

Торопился я ввысь, позабывши на миг,

Что остался один среди многих.

По лазурным лугам поднебесных высот

Улетал за пределы сознания.

И в бесцветные россыпи сказанных слов

Побросал все былые признанья.

Наплевав на рассвет, позабыв красоту,

Отрешившись от смертной угрозы,

Мы уносимся в ночь, за предела черту,

За которой живут наши грезы.

Именно эти строки пришли внезапно ему вчера в голову. И Данька старательно их записал. А сегодня, дурья башка, передал анонимно Стелле. И теперь, выходило, что сделал он это совершенно напрасно. Он совсем не понимал причину подобной реакции на его творчество. Как бы там ни было, это стихотворение было далеко не самым ужасным в его коллекции. Были там перлы и похуже. Но поведение девушки в рамки восторженного никак не вписывалось.

Когда Сергей Павлович дочитал и повторил вопрос об авторстве, Данила понял, что пропал. И точно, тут же услышал голос Димки Дорофеева:

– Да это ж Данька, наверняка, написал. Он у нас один рифмоплет в классе.

Данька ожидал злобного хохота, но, не услышав ничего, робко выглянул из своей «скорлупки», неуверенно раздвинув руки. Озноб пробил. И это было неудивительно. В одночасье оказаться в центре внимания было несколько непривычно для тихони. Даня не привык к такому ажиотажу вокруг собственной персоны. Но самое странное, что никто и не думал над ним смеяться. В полнейшей тишине, даже Стелла перестала всхлипывать, на него смотрел весь класс. И он впервые заметил в этих взглядах некий интерес. Изгоем он и так никогда не был, но теперь в нем явно нашли нечто новое. Особенно, казалось, женская половина. А Мишка Карпов даже показал одобрительно из-под стола большой палец, что было уж совсем для Даньки неожиданно – от этого-то амбала!

Только Стелла по-прежнему не отрывала ладоней от лица, а плечи ее все еще вздрагивали. Потом она медленно опустила руки, повернулась, резко вскочила на ноги и, подойдя к Даниле, с размаху залепила ему звонкую пощечину. Паренек рухнул под парту.

– Понятия не имею, как ты узнал и почему решил таким образом пошутить, – негромко прозвучал ее голос. – Но это подло.

Она забрала сумочку, которая заменяла ей неженственный школьный рюкзак, который носил, например, тот же Даня, и вышла из класса. Сергей Павлович даже не попробовал ее остановить.

А Данька с тоской в груди понял, что его смелая попытка провалилась по неизвестным причинам. Он подтянул колени к груди, обхватил их руками и так затих. Никто его не тронул.

В классе повисла опустошающая тишина.

Домой Данька шел совершенно потерянный. В голове нестройными толпами роились разрозненные мысли, но ни за одну он так и не успевал ухватиться, чтобы хоть как-то успокоиться. Сегодняшнее происшествие окончательно выбило его из колеи, в очередной раз убедив, что полоса невезения у него кончаться не собирается.

Перед его мысленным взором неистребимо стоял образ девушки с заплаканными зелеными глазами. Самым паршивым было то, что причиной этих слез послужили его действия. Хотя он сам, хоть убейте, не имел ни малейшего представления о том, по какой причине она так отреагировала.

Он долго проторчал в парке, который располагался недалеко от школьного двора. Сидел на лавочке, опустив голову, и смотрел себе под ноги. Данька не смог бы с уверенностью сказать, сколько времени он там провел.

Вечерело, тени озаренных закатным солнцем деревьев ложились под ноги, неестественно длинные, мрачные, столь черные, что в них, казалось, можно было утонуть. Запад озарен багрянцем, словно там, за горизонтом, земля раскололась и огненная лава вырвалась на поверхность, озаряя сполохами низкие облака, – такого насыщенного цвета у неба Даня раньше не видел. Возможно, просто никогда не обращал внимания. Пожалел, что не художник, не сумеет перенести эту пугающую чем-то красоту на бумагу. А подходящих слов подобрать просто не сумел бы.