Александр Романовский - Стрелок

– Я слыхал, предприятие их немного захирело.

– А, ты о курьерах?.. – Клэтч кивнул. – Да, есть такое. Путешествуют поодиночке, максимум парами, думали, кого бояться?.. Оказалось, кое-кого стоит. Переносили невменяемые горы наличности, вот и доигрались.

– Местные?..

– Нет, что ты. Никто, даже последний псих не притронется к деньгам ящериц. Последний, кто дал маху – лет эдак пятнадцать назад, – он, и все родичи… – Клэтч поморщился. – В общем, история давняя, лучше не будем.

– Тогда кто?..

– Поди разбери. – Бармен пожал плечами. – Игуаны с лап сбились.

– А деньги уходят.

– Да ты сам знаешь! Верно, курьеры обзавелись охраной, да не больно-то помогло.

– Что, и охрану?..

– Ну да. – Клэтч азартно тряхнул головой. – Ничего приметного, о чем можно сказать – косой разрез на глотке – работа Майка Портного, или – пуля в глаз, пуля в сердце – Пит Вырвиглаз… Нет, ничего определенного, ни намека на профессиональный почерк. Напротив, скорее дело рук, лап либо клешней, толком не выучившихся обращению ни с лезвием, ни со стволом.

– Полагаю, касательно охраны обстояло по-другому?..

Клэтч с удовольствием признал, что Снейк ставит на редкость дельные вопросы. Большая нынче роскошь – разумные, цивилизованные собеседники.

– Ничуть. Матерые, натасканные псы. Кое-кто – бывшие копы, все с пушками.

– Воспользоваться не довелось?..

Бармен уставился в сумрак под шляпой. Очень, очень толковые вопросы.

– Верно. – Клэтч облизнул губы, навис над стойкой и понизил голос: – Ни разу не пальнули. Игуаны кудахтали, а потом строго наказали – той охране, что осталась – стрелять в любое существо, каким бы безобидным и невинным то ни показалось, пытающееся приблизиться к курьеру и его мешку.

– Разумно.

– А то. Знаешь, что случилось, да?..

– Думаю, деньги пропадали, курьеров убивали.

– Двоих на прошлой неделе. Ну, и вот… – Бармен многозначительно умолк.

Рука Снейка скрылась под плащом. Клэтч, оцепенев, почти воочию узрел вороненое дуло, огромное, способное поглотить его, Клэтча, целиком, – долгожданное возмездие за непотребно болтливый язык, однако, когда рука Снейка появилась над стойкой, в ней были зажаты всего-навсего деньги.

Пара банкнот, исторгнутых Казначейством Сорквудистана, – крупного достоинства, эквивалент недельного кутежа в столь фешенебельной ресторации, как «Крысиная глотка».

На одной краснела старая надпись – «Ты не раб».

Клэтч сцапал деньги со стремительностью пираньи.

– Комиссионные, – донеслось из-под шляпы. – И первый взнос за постой.

– Прости?..

– Меблированные комнаты. В твоем салуне.

Клэтч прикинул, чреват ли неслыханно щедрый постоялец скорым обогащением, или, напротив, еще более скорыми неприятностями на его, Клэтча, тощую задницу.

Алчность традиционно перевесила.

– Имеется… Не сказал бы, что особо меблированные…

– Я не взыскателен.

– Тебе же лучше. Пойдем, поглядим, что к чему. Куда я подевал этот ключ?..

Снейк не сводил с него глаз.

– Мне бы не хотелось, – услышал бармен, – чтобы, как чрезвычайно информированная персона, ты делился с кем бы то ни было сведениями касательно МЕНЯ. Какие бы комиссионные тебе не сулили. – Клэтча передернуло от ровного, лишенного окраски тона, казавшегося страшнее любых воплей и угроз. – Я не имею ни малейшего отношения ни к игуанам, ни к их затруднениям, поэтому оставь домыслы при себе. Надеюсь, мы друг друга поняли.

– Конечно, нет проблем.

Клэтч нашел ключ и вышел из-за стойки.

Невзирая на деньги, ему меньше всего хотелось отправляться с жутким субъектом в пустые, темные «меблированные комнаты», но и выбора он не имел.

Клэтч пересек зал и поднялся по лестнице. Снейк беззвучно, словно призрак, следовал попятам. Бармен не слышал шагов, а потому то и дело озирался.

Одна из комнат более-менее годилась важному гостю. Выбирать приходилось между глубокой запущенностью и скорбным упадком. По крайней мере, было сухо.

Снейк изучил скудное убранство. Помимо продавленного ложа, обнаружились керосиновая лампа и – в изобилии – отслаивающиеся, рваные обои.

– В самый раз.

– Отлично. – Клэтч перевел дыхание, попятился к двери. – Вот ключ…

– Хотелось бы общества. Женского.

– Запросто!.. – ухмыльнулся бармен. – Чего-чего, а такого добра в округе пруд пруди.

– Я буду ждать здесь.

Не говоря более ни слова, Клэтч удалился.

Где-то над городом бушевала гроза. Шторм шел попятам.

Девушку звали Пэтти.

Высокий незнакомец взял ее нетерпеливо и жадно, – очевидно, долго перебивался. Пэтти не теряла времени даром, и, покуда трудилась над эрегированным членом, изучила клиента с головы до пят. Каторжных татуировок на поджаром, мускулистом теле не обнаружилось, в отличие от множества шрамов, оставленных, насколько Пэтти могла судить, самыми разнообразными орудиями, начиная клинком и заканчивая цепью. Имелись вовсе неприглядные, – не иначе, следы острых зубов. Пэтти не задавала вопросов.

Была еще пара особенностей.

Чешуйчатая рука, правая, отливающая радужной зеленью. Прилегающие одна к другой чешуйки, гладкие, но прочные. На пальцах – желтые когти. Ладонь бледно-розовая, мягкая, как тельце моллюска. Левая рука была нормальной, человеческой, но от контраста Пэтти еще больше становилось не по себе.

Впрочем, она была профессионалкой, привыкла иметь дело с сомнительными типажами. Пэтти украдкой поднимала глаза, и, пока рот был занят, изучала лицо.

Суровая, подержанная физиономия не блещущего красотой человека. В глазах – холод и средоточие сил. Возраст – расплывчат, как у всякой рептилии. Между двадцатью пятью и сорока. Во рту, к ужасу Пэтти – длинный раздвоенный язык, как у огромной прямоходящей змеи. Впрочем, клиент разумно держал его подальше от прелестей Пэтти, лишь пару раз пустив в ход.

Постоялец был вооружен. Два тяжелых, ручной работы (продолжительное общение с бандитским отребьем приучило Пэтти разбираться в опасных штуковинах) револьвера с рукоятями сандалового дерева. Оба лежали по бокам, так, чтобы владелец сумел добраться во мгновение ока – а он сумеет, Пэтти не сомневалась. Один оставался в кобуре, другой марал маслом простыни. Близость пушек, способных начисто снести голову, проститутку возбуждало.

Третья пушка незнакомца находилась прямо между ногами, и к ней-то Пэтти могла прикоснуться безбоязненно. Наконец семя окропило ее грудь и живот.

Клиент некоторое время лежал без движения, после чего рассчитался и указал на дверь.

Преисполненная впечатлений, Пэтти выскочила вон.

Точно плеть-девятихвостка, молния рассекла небеса.

Грянул гром.

Клэтч выслушал донесение.

«Надо же, – думал он. – Его мать понесла от крокодила».