Ян Валетов - Школа негодяев

С синих индиговых небес на палубу лилось раскаленное африканское солнце. Орали чайки. Сергеев зажмурился. Все, что случилось – уже случилось, ничего не поправишь, ничего не изменишь, ничего не вернешь. Но остался вопрос, на который он так и не получил ответа.

– Еще один вопрос, – Сергеев понимал, что если его расчет оказался неверным, то придется импровизировать, а устраивать цирк на небольшом пятачке с двумя автоматчиками и начисто лишенной сентиментальности барышней с пистолетом, было развлечением сомнительной приятности. – Последний… Мне сказали, что у нас с тобой есть сын. Это так?

Она замерла с поднятым оружием, приоткрыла рот, потом передумала: пистолет, остановившийся было на полпути, продолжил свое движение. Опять остановился, уже нацеленный Михаилу в грудь. Их взгляды столкнулись. Она явно хотела, что-то сказать, но не успела.

Остался вопрос, на который не ответит никто и никогда.

Остался вопрос.

Когда Блинов показался на выходе из таможни, Вика отметила, что Владимир Анатольевич сильно похудел со времени их последней встречи. Он никогда не выглядел младше своих лет, но сейчас, может быть, из-за обвисшей после диеты кожи, может, из-за того, что жизнь вдалеке от событий политической жизни не была ему медом, казался минимум шестидесятилетним.

Но когда Плотникова увидела его глаза, то впечатление изменилось. Взгляд у Блинчика был лучше, чем несколько лет назад, и даже моложе, чем полтора года назад, когда он прилетал к ней на встречу в Токио.

Блинов шел без тележки, с одним небольшим чемоданом, который катил за ручку, и оказался одет просто и элегантно – в легком льняном костюме и плетеных туфлях в тон. Операция по подсадке волос, которую Блинчик провел несколько лет назад, ничего не дала. Плотникова имела счастье видеть результат – Владимир Анатольевич тогда походил на неравномерно выбритый киви. И с той поры бывший партийный бонза носил аккуратный парик «а-ля Кобзон», делающий его практически неузнаваемым для журналистов. Это, да плюс другая фамилия (ну, прям как у Березовского!) в паспорте, давало возможность Блинчику приезжать в Киев раз в пару лет без прессы и телекамер в аэропорту. И еще то, что за эти годы о Блинове основательно подзабыли. Слишком многое произошло. Партия, которую некогда возглавлял Владимир Анатольевич, ушла в небытие, не оставив о себе воспоминаний. Бывшие ее руководители давно сидели в других блоках, не на первых ролях, и даже в анкетах старались не упоминать о былом членстве в «партии власти».

Sic transit Gloria mundi! [76]

Блинчик моментально нашел ее в толпе встречающих – рассмотрел и заулыбался искренне, своей заразительной мальчишеской улыбкой. Веснушки у него на носу смешно запрыгали, вокруг глаз собрались морщинки.

Вика смотрела, как Блинов идет к ней такой знакомый и совершенно чужой, нездешний. Он был так далек от политической борьбы, проблем, свар, медленно тлеющего кризиса, постоянного, как застарелая гонорея, избирательного процесса, черного и белого пиаров, рейдерских атак, дележа собственности и прочей грязи, которая для Плотниковой давно стала привычной средой обитания, что хотелось ему позавидовать. Хотелось, но почему-то не получалось. Вика давно была руководительницей и, частично, владелицей одного из самых крупных медиа-проектов Украины, в который входили аналитический ежемесячник, телеканал, еженедельная газета и глянцевый журнал, и официально к политике не имела никакого отношения. Но на самом-то деле, как шутила иногда Вика в своей обычной грубоватой манере, заниматься медиа и не иметь отношения к политике, это как заниматься сексом и не иметь половых органов.

Блинову на всю эту мышиную возню было решительно наплевать. Он имел средства, желания и возможность жить так, как хочется. Со своей первой женой он развелся (сложно оставаться женатым на сестре бывшего коллеги, который хотел отправить тебя к праотцам, особенно если знать, что супруга не была особенно против!), а новую не завел, довольствуясь старлетками и модельками, которых покупал себе по мере необходимости на срок от дня до недели, но не больше. Блинов с возрастом стал человеком мудрым и не путал удовольствия с семейной жизнью.

– Ну, здравствуй, – сказал он, и, обняв Плотникову, поцеловал ее в щеку, привстав на цыпочки. – Здравствуй, Вика!

От него слегка пахло виски и, сильно и терпко – хорошим одеколоном с древесным акцентом. Очень дорогим одеколоном, скорее всего, эксклюзивным, сделанным по его личному заказу. Блинов умел быть разборчивым в мелочах. Более разборчивым, чем в связях, однозначно.

– Здравствуй, Володя, – Плотникова была вынуждена нагнуться, чтобы чмокнуть Блинчика в гладко выбритую щеку. – Как долетел?

– Слава Богу, благополучно! – он заулыбался и, ухватив Вику под руку, зашагал рядом с ней к выходу из терминала. – Можно сказать, хорошо долетел! Почти не пил, ты же знаешь, мне врачи запрещают… Так что – совсем чуть-чуть! Но, два перелета и трезвым – это точно не по мне!

Блинов хорохорился. Виски он разве что рот прополоскал, не более. Не то, чтобы он боялся врачей, он просто боялся смерти. Боялся настолько, что и курить, и пить прекратил буквально в один день, после того, как профессор-австриец рассказал ему анамнез бесцветным, тусклым голосом. Врач ничего не запрещал. Выводы Блинчик сделал сам.

За дверями терминала D уже сгущалась жара. Хотя Владимир Анатольевич и прилетел первым венским рейсом, но время близилось к десяти утра, а в этот час начинало припекать.

– А как у тебя, Вика?

– Я же рассказывала тебе на прошлой неделе. Все без изменений. Работы только до фига… Не то, что у тебя, дармоеда!

– Я пенсионер, – заявил Блинов, аккуратно спуская чемодан по пандусу. – Можно сказать – персональный пенсионер. И обрати внимание, я ни у кого ничего не прошу, хотя эта страна должна мне пенсию!

– Не гневи Бога, Володенька, – не сдержалась Плотникова. – Ты столько взял у страны до пенсии…

К ним бросились надоедливые бориспольские таксисты, но тут же отхлынули, натолкнувшись на Викин взгляд.

– Ну, вот… – обиженно протянул Владимир Анатольевич, – эмигранта каждый может обидеть! Мы что? Мы люби бедные, обездоленные…

Вика хмыкнула.

Свой «лексус» она оставила в запрещенном для стоянки месте. У терминала D свободных ячеек не было – одновременно прибывали 4 рейса и столько же самолетов готовились взмыть в небо. Идти от терминала Е Плотниковой было лень, и теперь возле машины в нерешительности крутился молодой сержант.

На подходе Вика нажала кнопку на пульте, и черный, как таракан, седан мигнул габаритами. Сержант оживился было, но, увидев Плотникову, разом поскучнел, и вполне обоснованно. Пока Блинов грузил чемодан в багажник, бравый автоинспектор был ознакомлен с «вездеходом» и визиткой министра МВД с просьбой всемерно помогать предъявителю сего, написанной лично рукой министра.