Хаим Оливер - Энерган-22. Научно-фантастический роман

— Сразу после Кампо Верде, — рассказал Агвилла, — отец занялся химией. До той поры он был простым крестьянином, выращивал кукурузу, одно время работал мотористом на нефтяных промыслах. Вообразите, сеньор Искров, в тридцать лет засесть за учебники! Без единого цента в кармане отец отправился в Штаты и поступил в Институт Эдисона. Я поехал с ним. По ночам он работал в одной из лабораторий “Тексико-нефть”, а днем учился. Из последних сил. Жили мы в крохотной каморке на окраине Далласа, стряпали на плитке, чаще всего гороховую похлебку. До сих пор не выношу ее запаха! Я тоже хотел работать, чтобы помочь отцу, но он не позволил. Единственное, что от меня требовалось, — отличные оценки в школьном дневнике, и я как послушный сын приносил их. Хотя один я знаю, чего мне это стоило… особенно в первые годы, когда перед глазами неотступно стояли картины пережитого в Кампо Верде… Они преследовали меня во сне, голова раскалывалась от кошмаров, днем они мерещились мне в школе. Особенно тяжело было видеть, как мои одноклассники хвастались своими мамами или выходили с ними на прогулку… Кампо Верде! Опять это Зеленое поле!

— Годам к шестнадцати я немного успокоился, — продолжал Агвилла. — К тому времени отец стал дипломированным химиком и возглавил одну из лабораторий “Альбатроса”.

— А где был Алехандро?

— Он оставался на попечении Педро Коломбо. Какое-то время жил здесь, в Эль Темпло, а когда подрос, уехал на Остров, где занялся языками, историей, археологией. За четыре года сумел получить два университетских диплома. Он у нас способный… Жаль только, что помимо знаний, набил себе голову политикой.

— Тебе бы тоже не помешало пожить там несколько месяцев… — ввернул Анди.

— Мое место здесь! — резко бросил Агвилла и, обращаясь ко мне, продолжал: — Пока Анди зубрил санскрит и другие древние языки, мы с отцом перебрались из Далласа в Америго-сити. Там, в лаборатории "Альбатроса”, он и открыл формулу нового вещества. С той же отцовской нежностью, с какой он накануне представлял мне своих сыновей, доктор Маяпан обнял Агвиллу и взъерошил его золотистые волосы: — Наш Белый Орел скромничает. Формулу открыл он. Я лишь провел подготовительную работу, синтезировал реагент для обогащения гремучего песка. Долгих пять лет бились мы над этим с доктором Зингером, провели свыше трех тысяч опытов. Все они записаны в дневнике…

— …который своевременно исчез из секретного сейфа Мак-Харриса, открывавшегося шифром 77 77 22! — заключил я, осененный догадкой.

— Именно так оно и было, — подтвердил Маяпан. — Вот этот дневник. — Он вынул из-под груды бумаг несколько толстых тетрадей с выцветшими обложками. — Все свое свободное время мы отдавали гремучему песку. Проводили в лаборатории субботние и воскресные дни, праздники, оставались там даже под Новый год — так были увлечены фантастической задачей. Казалось, вот-вот блеснет разгадка. Но до нее было еще далеко.

— Мак-Харрис не чинил вам препятствий?

— Эдуардо очень доверял Бруно Зингеру. К тому же он полный профан в химии. Он полагал, что мы заняты поиском новых способов синтезирования углеводородов. Как ни странно, это было не так уж далеко от истины.

— А чем в это время занимался Агвилла? — Мне хотелось узнать от него как можно больше.

— Учился на химическом факультете в Америго-сити. Но, разумеется, этого было недостаточно, и последние два курса с ним занимался сам Бруно Зингер.

— Когда же вам, наконец, удалось найти нужную формулу, доктор Маяпан “покончил с собой”!

— Совершенно верно. На берегу Рио-Анчо мы обнаружили полуразложившийся труп — должно быть, один из тех, кто пал жертвой стайфлита, он ведь очень быстро делает свое дело. Нам пришла в голову мысль одеть мертвеца в мое платье, в карман положили мои документы и сбросили тело в реку.

Я как сейчас помню тот вечер. Удушливый смог проникал во все щели, все живое попряталось под крышу. В лаборатории остались мы трое: Бруно, Агвилла и я. И когда из трубки закапали первые капли долгожданного энергана, мы с Бруно не смогли удержать слез. Клянусь честью, сеньор Искров, мы плакали от радости.

Агвилла устоял. Он вообще никогда не плачет. Только однажды — тогда, в Кампо Верде… А в тот вечер, в лаборатории, он не сводил глаз с пробирки, где набралось граммов десять зеленоватой жидкости, и, словно заклинание, твердил:“Берегись, Мак-Харрис, твой час пробил…”

— И, разумеется, ошибся, — вздохнул Агвилла. — Ровно на двенадцать лет. На долгих двенадцать лет… Это произошло второго августа нынешнего года.

— Почему же потребовалось столько времени?

— Потому что десятью граммами нового горючего Мак-Харриса не сломить, — ответил Агвилла. — Он добывает сотни миллионов тонн нефти и диктует свою волю миллионам людей. Требовалось наладить массовое производство энергана, а мы понятия не имели, где взять гремучий песок.

— Но ведь первые граммы вы из него получили? — недоумевал я.

— Стоп! — воскликнул Анди. — Это уже новая тема, а ее хватит на десять телевизионных серий, как раз для твоего приятеля Джонни Салуда. Хочешь, я скажу ее за… один символический доллар?

— Идет!

Над дверью лаборатории замигала желтоватая лампочка, из динамика донесся голос Педро Коломбо: — Я здесь.

Агвилла коснулся рукой верхнего угла двери, она открылась.

— Мы тут заболтались, — сказал он, — а лошади ждут. Пошли!

Пять раз перетаскивали мы тяжелые мешки со двора в лабораторию. На обратном пути Анди рассказывал мне о гремучем песке и “Песне”.

Он был взволнован, обрывал фразы на полуслове, то и дело останавливался перед какой-нибудь каменной фигурой, чтобы объяснить ее назначение. Время от времени он усаживался на стертые ступени пирамиды, пытаясь втолковать мне математическую закономерность движения небесных тел. Он любил и досконально знал Эль Темпло. Вот что я узнал от него.

Эль Темпло нельзя назвать руинами в археологическом смысле слова: большая часть стен и кровля достаточно хорошо сохранились, что позволило уберечь от разрушительного действия времени и многое из того, что находилось внутри. Почти все здесь было выполнено из камня — от полов до крыш храмов, от дворов до скульптур. Этот комплекс построек некогда составлял охотничью резиденцию царей Второй династии. По причинам, пока еще неясным, она была покинута, причем все, что только можно, было заранее вывезено. Скорее всего, поблизости появился опасный враг, и по неписаным законам древних толтеков резиденция была засыпана. Остальное довершило время. Еще и сегодня, если не считать прохода под аркой, раскопанного Коломбо и расширенного Анди, земля прячет от глаз человека эту жемчужину толтекской архитектуры.