Геннадий Прашкевич - Царь-Ужас

Товарищ Буденный лихо подкрутил усы и грозно глянул в самый конец зала, отыскивая взглядом Семена. На самом деле он, конечно, просто посмотрел вдаль, но в громе аплодисментов Семену показалось, что товарищ Буденный посмотрел именно на него. А последние слова товарища Буденного он вообще расслышал даже как некий наказ положить конец ликвидаторству, головотяпству и конкретно всяческим несерьезным насмешкам в области развития коневого хозяйства.

– Понял, контра? – довольно спросил усталый худощавый чекист, которого Семен все время толкал локтем. – Бот погоди, будет тебе и учет, будет тебе и писанина по поводу рогов и копыт.

Понятно, что чекист конкретно не имел в виду Семена, но так получилось.

Однажды, лежа на диване, Семен лениво перелистывал журнал «Радио всем».

«Элементы типа Лаланда», «Двухламповый усилитель с полным питанием от сети переменного тока», «Стабилизированный приемник с двумя каскадами усиления высокой частоты» – такие специальные материалы Семен пропускал. Его больше интересовала «Хроника радиорынка», а так же правильные заметки типа «Рабочие Америки слушают радиопередачи из СССР» (хорошее, доброе дело, считал Семен), или «В Смоленске убивают радиообщественность» (нехорошее, недоброе дело) или «Как не следует преподносить радиообщественности ублюдочные идеи» (это уж, конечно, совсем нехорошее дело).

После съезда, воодушевленный словами товарища Буденного, Семен одну за другой написал штук тридцать заметок, бичующих разные пороки жизни отечественного коневого хозяйства, к сожалению, ни одна из них почему-то не была напечатана в газете или прочтена по радио. В самой последней заметке, посланной на радиостанцию имени Коминтерна, неутомимый стрелок охраны Семен Юшин пытался открыть глаза рабочим и крестьянам на красную кавалерию. Несмотря на некоторые мелкие несогласия с товарищем Буденным, он тоже считал, что кавалерия решает все. Война моторов это всего лишь война моторов, кончилась горючка, вот ты и приехал, встал, как пень, посреди сражения. А то и загорелся, чего хорошего? Семен хорошо помнил дымные факелы русских броненосцев, тяжело рассекающих сумеречное разволнованное пространство Цусимского пролива. Все, кто голосует только за моторы, – агенты интервенции империализма, скрытая контра, шкуры, оппортунисты, они подводят Красную армию под поражение. Как раз этому была посвящена последняя заметка Семена, но в программе радиопередач он опять ее не нашел, хотя изучил программу внимательно и не на один раз:

«Через станцию им. Коминтерна.

12.10 – Центральный рабочий полдень.

4.00 – Радио-пионер.

5.20 – Доклад: «Кружок военных знаний по радио».

5.45 – Беседа: «Первомайские дни в кооперации».

6.17 – Рабочая радиогазета.

7.10 – Доклад т. Бухарина «Алкоголизм и культурная революция».

Подозрительно выглядел доклад «Кружок военных знаний по радио», но неизвестно, относилась ли его заметка к такой постановке вопроса? Может, его заметка все еще не дошла до редакции радио?

Было около пяти часов вечера.

Семен решил ждать.

В журнале из номера в номер печаталась радио-фантастическая повесть советского радиста Б.Эффа, Семен ее просмотрел. В общем, знает жизнь браток, отметил он, и указывает на недостатки. «Тов. Бухарин определенно заявляет, что при развитии фабрично-заводского производства в капиталистическом государстве людоедство возможно лишь как эксплуатация труда».

Может, конечно, оно и так, но торопиться все же не следует.

Например, он, совсем простой человек, скажем так, бывший марсовой, а ныне стрелок охраны Семен Юшин, помог осознать некоторые важные вещи товарищу Буденному. Нет проблем, поможем и тов. Бухарину. Напишем заметку, когда-нибудь она прозвучит.

«Громов когда-то знал английский язык, – читал он. – Конечно, он не мог бегло говорить по-английски, потому что, как он сам говорил, язык не поворачивался в глотке для идиотского произношения. Кроме того, английский язык был тем самым языком, на котором Чемберлен писал свой ультиматум, и это обстоятельство в значительной степени расхолаживало филологические порывы Ивана Александровича Громова, считавшего себя честным комсомольцем».

Семену это понравилось.

В целом он посчитал вещь Б.Эффа полезной.

Когда в дверь постучали, он пошел открывать как был – в одних брюках, а плечи и спина голые. Он знал, что прийти мог только конюх Корякин (с самогоном), никого другого он не ждал.

Семен не ошибся.

Пришел конюх Корякин, правда, без самогона и испуганный, как хлопнутый по башке чиж. С ним пришла его жена дура Верка (значит, понятые) и четверо военных.

– Руки вверх! – без смеха приказал старший с кубиками в петлицах и осторожно прижал толстый палец к губам. – Садись, вражина, на стул и сиди смирно. Никого нет? Тогда опусти руки, устанут. Сразу можешь указать ценности, валюту, оружие. Так надо.

– Какая валюта? Какое оружие? Какие ценности, товарищи?

В ответ он услышал известные слова про серого тамбовского волка.

Даже серый тамбовский волк смирно сидит, не вмешивается в стратегию вождей, у него совесть есть, услышал он от командира, руководившего обыском. Стратегией в Стране Советов занимается лично товарищ Сталин, а волки позорные должны смирно сидеть. Из этих неприязненных слов Семен с ужасной неотвратимостью понял, что его заметка, кажется, дошла все же до радио или до газет.

– Да разве, браток… – начал было Семен, но его жестко оборвали:

– Помолчи, вражина! Разоружись перед народом! Немедленно к стене лицом – встать!

Он послушно встал.

– Ух ты, какая баба! – заметил командир своему помощнику, хмурому плечистому человеку, сразу с величайшей подозрительностью уставившемуся на голую спину Семена. – Отметь, товарищ, не наших кровей, лицо нерусское. Как думаешь, из каких она?

– Не знаю. Не нашинская.

– Из каких твоя баба? – уже более миролюбиво спросил командир.

– Из египтянок, – машинально ответил Семен.

– Угнетенный народ?

– Очень даже, – кивнул Семен и осторожно обернулся. – Только я с ней незнаком, я ее никогда не видел.

– Это как так, никогда? Бот стрельну обоих, – презрительно прищурился командир. – Кто будет носить на спине чужую бабу?

– Пьян был, когда она налезла мне на спину.

– Да ну? – заинтересовался командир уже совсем по-человечески. – Пьешь? Где налезла? В Крюковских казармах? В революционном Питере?

– В Париже, – честно ответил Семен.

Глаза командира заледенели.

– Шагай, контра!

Семен примерно представлял, как обращаются с людьми на Лубянке, но в жизни все всегда интереснее. В ответ на обвинения в скрытом троцкизме, в оппортунизме, в яростной контрреволюционной агитации, проводимой им на конезаводе и направленной против всех поголовно мероприятий партии и правительства, в злостном вмешательстве в вопросы военной стратегии, разрабатываемой лично товарищем Сталиным, в утверждениях о плохом якобы материальном положении рабочих и крестьян в СССР, в злостной похабной клевете против вождей партии и прочая, прочая, прочая, он пытался было указать на свое участие в Цусимском сражении, но тут же был обвинен в пораженческих настроениях. На те броненосцы бы наших комиссаров, Токио был бы наш, сказал следователь Шуткин – верткий умный человек широко распахнутыми невинными глазами, вполне уравновешенными железным сердцем и кулаком.