Геннадий Прашкевич - Царь-Ужас

Потом они пили в «Ротонде», и офицер Ли рискнул пропустить с ними стаканчик, да и другой. Потом Дэдо затеял дикую драку, и его выкинули в мусорный бак. День у Дэдо начался хорошо, но, в общем, все-таки не удался. Его выкинули поочередно из четырех разных кафе. При этом Дэдо ни разу не выпустил из рук книгу, которую некоторые принимали за молитвенник. «Без крови и резни нет войны, а без войны нет победы… Конечно, Дэдо цитировал не Библию. „Если хочешь стать знаменитым, надо уметь нырять в реки крови… Сделайся вором, пока у тебя не окрепли мускулы…“ Иногда Дэдо удачно обнажался перед случайными женщинами, тогда его снова выкидывали в мусорный бак. Когда кельнер Андре в очередной раз выкинул Дэдо из кафе „Дю Дом“, обиженный художник, обняв экспонат X , принимавший во всем этом самое деятельное участие, отправился на улицу Данциг. Свидетельница (проститутка, увязавшаяся за ними), рассказала, что даже ее удивил «Улей» – странный дом, похожий на уродливую пагоду. Было тихо, рассказала она, в небольшом садике цвели цветы, но со стороны бойни Божирар на убогое общежитие художников мерзко несло тошнотворным запахом крови, и оттуда же доносилось обреченное мычание скота. Дымили черные трубы какой-то фабрики. Экспонат X , пьяный Дэдо и пьяная проститутка пили вино и угощали консьержку. «Мазилы, божьи детки, бедные пчелки», – растроганно приговаривала консьержка, угощая их простой похлебкой. Когда в коридоре появилась ослица, ей тоже дали похлебки.

А потом в общежитии появились три здоровых подвыпивших человека.

«Это проклятые мясники! – воинственно закричала консьержка, вооружаясь закопченным котелком. – Они всегда приходят бить наших бедных пчелок. Это у них как праздник. – И начала агрессивно колотить котелком по столу: – Уходите отсюда, мерзавцы, я позову ажана!»

Консьержку ударили по голове ее же котелком, и она отпала.

Самого крупного мясника экспонат X бодро выкинул во двор, но второй повис на нем сзади. Третий, легко отбросив ногой пьяного Дэдо, взмахнул ножом. Острое лезвие располосовало рукав рубашки, экспонат X вырвался и вскинул над собой руку.

По руке текла кровь.

Проститутка, видевшая все вблизи, сумела разглядеть нацарапанное на запястье слово. Броде бы – Фрина. По ее словам, человек, раненый ножом (экспонат Х ), увидев это слово, вдруг необыкновенно побледнел. Может, вспомнил всю свою жизнь от самого рождения, как это всегда бывает, сентиментально указала проститутка (она обожала страшные истории). Человек, раненный ножом, не выглядел молодым, он был сед, ему, наверное, было что вспомнить. Он вскрикнул ужасным голосом: «Фрина!» (свидетельство проститутки), и как раз в этот момент его снова ударили ножом. Пьяный Дэдо, тоже все видевший, заломил руки над головой и красиво закричал: «Засыпьте его цветами!»

К сожалению, сам офицер Ли всего этого не видел. Б своем подробном отчете он ссылался на свидетелей. То есть на тех, кто находился в тот момент при экспонате X .

Сам офицер Ли в тот момент находился в «Ротонде».

За его столик подсел человек, выглядевший совсем как художник.

Он и оказался художником – маленького роста, плотный, очень самодовольный. Из-под неприглядной рабочей кепки на наглый левый глаз падал клок черных волос, из-за этого художник все время встряхивал головой, как болонка-брюнетка. Красная рубашка в белый крупный горох и простая синяя куртка, заплатанные рабочие штаны и разбитые полотняные ботинки, – нет, нет, человек, подсевший к столику офицера Ли, несомненно, был художник. Его хитрые глаза подтверждали это.

– Ты американец?

Ли кивнул.

Он никак не мог взять в толк, почему его тут везде называют американцем.

– Твой приятель тоже американец?

На всякий случай офицер Ли кивнул.

– У Дэдо, – наверное, художник имел в виду черноволосого, отправившегося с экспонатом X, – есть портрет твоего приятеля. Я виден этот портрет. Почему-то Дэдо подписал портрет: «Маленький крестьянин». Но меня не проведешь, глаз у меня острый. На портрете твой приятель сидит, сложив руки не на коленях и не на животе, а так, знаете, где-то посередке… Скажем, под животом… Мы-то с тобой знаем, как называется это место, – хитро подмигнул художник. – На полотне твой приятель в простой шляпе и в рубашке без воротника. Но сидит он на стуле, а не в тюрьме. Это уже хорошо, правда, американец? И все равно этот твой приятель напрасно доверился Дэдо. Дэдо пьяница, он его обманет. Не будь я Пабло, – набожно перекрестился художник, – если Дэдо не обманет твоего приятеля. Так всегда бывает. Недавно со своим русским другом художником Семецким я побывал у мадам Виолетты Деруа. Мадам Виолетта ясновидящая, ты, наверное, знаешь, для нее не существует тайн, – торжествующе объявил художник, тыча коротким пальцем в лицо офицера Ли. – Мадам Виолетта сказала: ничего не бойтесь, а бойтесь того, что Царь-Ужас уже над нами. Мы уже давно все ходим под Царь-Ужасом, сказала она. Мой русский друг художник Семецкий спросил, а умрет ли он естественной смертью. Мадам Виолетта с достоинством ответила, что господин Семецкий достоин и неестественной смерти, тем не менее, его зарежет ирландская проститутка по прозвищу Мертвая Голова в одном из тупичков его сраной Москвы. Так она и сказала, – с огромным удовольствием повторил художник Пабло. – Я никогда не был в Москве, это русский город, но я верю мадам Виолетте. А ты веришь? А когда я спросил… Нет, не буду об этом… Ты ведь гость, ты американец… Вы, конечно, угостите меня вином?..

Не ожидая ответа, Пабло щелкнул пальцами и крикнул:

– Либион, вина!

И, дождавшись вина, облегченно вздохнул:

– Дэдо – пьяница, он непременно обманет вашего приятеля. Даже Розали доверяет Дэдо только чистку картофеля и переборку гороха. У него голова деградировавшего римского цезаря, ты обратил внимание? Он непременно обманет твоего приятеля, не может не обмануть. Однажды я записал одну из вещей Дэдо, – без всякого смущения признался художник. – Самая обычная вещь, ничего особенного, – самодовольно покачал он головой в рабочей кепке, – а у меня не было холста. Вот я ее и записал, вещь Дэдо, покрыл ее грунтовкой. Надо же мне на чем-то писать. Вообще запомните, покупать надо кубистов, – вдруг сообщил художник Пабло доверительно, но в то же время самодовольно. – Кровь современного искусства – это кубизм, запомни это, американец. Марсель Дюшан, большой шалун, недавно подрисовал Джоконде усы, ты, наверное, слышал? Знаю, знаю, вас, американцев, это почему-то очень огорчило. Традиции, понимаю. Но покупать все равно надо только свежую кровь, тебе, как американцу, это должно быть известно. Кубизм – вот самая свежая кровь искусства, – изрек он. – А Дэдо всего лишь пьяница, он просто ворует чужие блоки песчаника со строительных площадок, а потом портит их. Конечно, искусство – вранье, – ухмыльнулся Пабло, – но признайся, американец, искусство завораживает.