Роберт Хайнлайн - Фрайди [= Пятница, которая убивает; Меня зовут Фрайди]

Я стала рассказывать ему, как меня схватили:

— Их было пятеро, по-моему. А может, всего четверо.

— Полагаю, шестеро. Как они выглядели?

— Не помню, Босс, мне было не до того. Разве что один из них… Перед тем как убить, я успела окинуть его взглядом: рост — около ста семидесяти пяти, весит килограммов семьдесят пять или семьдесят шесть. Лет тридцати пяти, чисто выбрит, славянские черты лица. Кроме него никого не помню, он просто стоял так неподвижно, почти не шевелясь… Даже когда у него треснула шея.

— Второй, которого ты убила, был блондин или брюнет?

— «Белсен»? Брюнет.

— Нет, тот, что на Ферме… Ну, да ладно. Ты убила двоих и искалечила, как минимум, еще троих, пока они не навалились на тебя всем весом и не прижали к земле. Должен заметить, что твой инструктор знает свое дело. Отступали мы в спешке и не сумели предотвратить этой ловушки для тебя, но… На мой взгляд, ты выиграла сражение. Пусть ты и лежала прикованная к койке без сознания, но в конечном счете именно ты одержала победу. Продолжай.

— Пожалуй, вот и все, Босс. Дальше — групповое изнасилование, потом допрос. Вернее, целых три — простой, под наркотиком и болевой.

— Я очень сожалею об изнасиловании, Фрайди. Ты получишь надбавку и увидишь, что я намного увеличил ее, потому что, насколько я могу судить, обстоятельства были крайне унизительны.

— Да нет, ничего особенного. Меня трудно назвать девственницей, и я могу припомнить несколько светских раутов «по согласию», которые были почти столь же неприятны. Но это за исключением одного. Лица я не видела, но я узнаю его. Он мне нужен, Босс! Он нужен мне так же, как дядя Джим и даже больше, потому что я хочу немножко помучить его, прежде чем он умрет.

— Я могу лишь повторить то, что уже сказал. Личные пристрастия и злоба для нас — это ошибка. Они порой мешают остаться в живых.

— Ради этого парня я готова рискнуть, Босс. Я не собираюсь платить ему изнасилованием за изнасилование — им приказали изнасиловать меня, потому что кто-то руководствовался дурацкой теорией, будто это размягчает жертву перед допросом. Но мужик должен принять ванну, сходить к дантисту и почистить зубы, прежде чем… Кроме того, ему следовало объяснить, что невежливо бить женщину, которую ты только что трахнул. Я не знаю его в лицо, но знаю голос, знаю запах и телосложение и знаю кличку. Булыжник, или Бульник.

— Джереми Булфорд.

— Да? Вы его знаете? Где он?

— Когда-то знал, а недавно видел. Мир праху его.

— Правда? А, черт! Надеюсь, его смерть была нелегкой.

— Нелегкой, Фрайди, я не рассказал тебе сразу всего, что сам знаю…

— Вы никогда этого не делаете.

— …Потому что хотел сначала выслушать тебя. Им удалось захватить Ферму, потому что Джим Пруфит вырубил всю энергию перед самым нападением. Из-за этого те из нас, кто носят личное оружие, остались с ним, а остальные — большинство, — с голыми руками. Я приказал отступить, и мы ретировались, или, если угодно, сбежали через туннель, оборудованный после переустройства Фермы. С горечью и гордостью могу сказать, что трое из наших лучших людей остались с оружием прикрывать наш отход и с честью погибли. Я знаю, что они погибли, потому что сам не закрывал туннель до тех пор, пока не услышал, что в него ворвались нападавшие. Тогда я взорвал его… Потребовалось несколько часов, чтобы собрать достаточно людей и контратаковать, а главное, нам нужно было достать хотя бы один гравилет, чтобы перевезти тебя.

— Откуда вы знали, что я еще жива?

— Оттуда же, откуда я знал, что в туннель ворвались нападавшие — следящая и записывающая аппаратура. Фрайди, все, что делала ты и что делали с тобой, все, что говорила ты и говорили тебе, просматривалось и записывалось. Я не мог просмотреть все лично — был занят подготовкой к контратаке, — но как только нашлось время, отдельные части мне прокрутили. Позволь добавить, что я горжусь тобой… Зная, какие камеры фиксировали те или иные помещения, мы точно знали: где тебя держат, в каком ты положении, сколько их всего в доме, в каких они помещениях и кто из них бодрствует. Когда подоспела команда на гравилете, я полностью контролировал ситуацию в доме. Мы ударили… То есть я хочу сказать, наши люди ударили — я на этих двух костылях не возглавлял атаки, но нажимал на кнопки и махал дирижерской палочкой. Наши люди проникли в дом, четверо забрали тебя — один из них был вооружен лишь кусачками для металла, — и все покинули помещение. Операция заняла три минуты одиннадцать секунд. После этого дом был взорван.

— Босс, ваш любимый дом!

— Когда тонет корабль, некогда думать о гардинах в кают-компании. Мы все равно не смогли бы использовать дом в дальнейшем. А уничтожив его, мы уничтожили разом все секретные записи и все секретные (и лже-секретные) ловушки, которыми могли воспользоваться другие. Что еще важнее, мы одним махом избавились от тех, кто выдал кое-какие из этих секретов. Перед тем как воспользоваться зажигательной смесью, наш отряд выстроился цепью перед зданием, и каждый, кто пытался выскочить, был застрелен на месте… Кстати, именно тогда я и имел удовольствие взглянуть на твоего приятеля, Джереми Булфорда. Его ранили в ногу, когда он пытался выскочить из западного крыла, он дернулся было назад, потом передумал и снова попытался выбежать, но… Было уже поздно, огонь настиг его. Судя по звукам, которые он издавал, могу уверить тебя, что умирал он не легко.

— Ох, Босс… Когда я говорила, что хочу наказать его, прежде чем убью, я вовсе не имела в виду, что сожгу его заживо.

— Не веди он себя, как кобыла, рвущаяся в горящее стойло, то умер бы, как все остальные, — легко и быстро, от лазерного луча. Умер бы мгновенно, потому что пленных мы не брали.

— Даже для допроса?

— Даже. Это, конечно, неправильно, но таково было мое распоряжение. Моя дорогая Фрайди, тебя ведь с нами не было, и ты не знаешь, в каком все были настроении. Все слышали пленки, во всяком случае те, где были записи изнасилования и третьего допроса. Наши ребята и девчонки не стали бы брать пленных, прикажи я им хоть двести раз. Так что я даже и не пытался. И хочу, чтобы ты знала, что все твои коллеги очень высокого мнения о тебе — включая и тех, кто никогда тебя не видел, и тех, кого вряд ли увидишь когда-нибудь ты.

Босс потянулся за костылями и выпрямился.

— Я уже нахожусь здесь на семь минут дольше, чем мне позволил твой врач. Мы поговорим завтра. Сейчас отдыхай. Сестра сделает тебе укол, и ты заснешь. Спи и приходи в себя.

На несколько минут я была предоставлена сама себе. Эти минуты я блаженно наслаждалась ощущением тепла и покоя. «Высокого мнения»… Когда у вас никого нет и по-настоящему быть никого не может, такие слова значат для вас все. Эти слова наполнили меня таким теплом… Мне даже стало совершенно наплевать на то, что я — не человек.