Елена Старкова - Поцелуй Морты

– Я хотел узнать, не нужно ли чего? – с невозмутимым видом произнес дворецкий.

– Не нужно! Нужно, чтобы вы исчезли! – завопила Изольда.

Старик молча удалился. Его умение держать себя в руках и чувство собственного достоинства несказанно бесили Изольду.

– Вот болван! – сказала она достаточно громко, чтобы дворецкий мог слышать. – Уволю! Я могу делать все, что хочу! Захочу – и буду пить, захочу – и завтра же приведу нового мужа! Ты у меня вот где, холуй! – Изольда злобно потрясла сжатым кулачком.

И вздрогнула: из двери, ведущей в гостиную, неторопливо вышла, близоруко щуря свои русалочьи глаза, мать Димы Татьяна. Вот уж кто умел носить черное… Изольда всегда ей завидовала. И сейчас Татьяна была в черном, то ли в тунике, то ли в похожем на нее платье… Пушистые легкие волосы цвета лесного ореха свободно спадали на спину и открытые, молочной белизны, плечи. А губы у нее были красные, хотя и не было на них никакой помады. Татьяна села в кресло напротив Изольды, погладила изящной рукой мягкую обивку и с осуждением покачала головой:

– У тебя вкус выскочки: во всем видна чрезмерность и стремление к роскоши. Раньше здесь все было гораздо проще, эстетичней.

– Таня? – Изольда вжалась в спинку дивана. – Ты ведь умерла! Как ты сюда попала?

– С твоей помощью, подруга. Ты ведь предала Родиона? Вот он и попросил меня заняться твоим воспитанием…

Изольде показалось, будто чья-то невидимая рука сильно сжала сердце. В глазах потемнело, а еще вдруг стало очень холодно… Ей показалось, что этим холодом в прямом, а не переносном смысле веет от первой жены Родиона. Изольда взобралась на диван с ногами, обхватила руками колени и уткнулась в них лицом, чтобы не видеть торжествующего взгляда Тани.

Вдруг Изольда почувствовала у себя на плечах ледяные ладони. Она вскинула голову, обернулась и встретилась взглядом с Родионом. Странно, но выглядел он гораздо моложе, чем при жизни, и сейчас больше походил на старшего брата Димы, чем на его отца. Смотрел он на Изольду с презрением, а не со злостью, как этого следовало бы ожидать.

– А-а-а, – истерически закричала Изольда, – Родион, не трогай меня! Мне холодно! Отпусти, у тебя руки холодные!

Алексей Сеич вбежал в холл на крик Изольды и остолбенел от удивления: хозяйка махала руками и разговаривала с пустым креслом, как с живым, из плоти и крови, человеком.

Тарасик прибился к вокзальным мальчишкам недавно. Он выглядел таким худым и жалким, что его даже не побили, хотя сентиментальностью и добротой эта братия не отличалась. Тарасику было всего семь лет, его мама уехала в Москву на заработки два года назад, а у бабушки в Кашине ему больше жить совсем не хотелось. Бабка больно дралась, всегда была пьяной и очень плохо его кормила, он устал от постоянного чувства голода. Хорошая одежда, которую присылала из Москвы мама, Тарасику не доставалась. Бабка ее продавала и покупала дешевую водку у дворничихи Нинки. В школу в этом году он не попал, уж больно бабка не хотела тратиться на ботинки и учебники.

– На следующий год пойдешь, – сказала бабка, – ничего тебе не поделается, фря такая!

У него оставался один выход: срочно ехать в Москву и искать там маму. Тарасик точно знал, что она работает на рынке. С вокзальными мальчишками от смеха чуть не приключилась истерика, когда он им это рассказал, хлопая доверчивыми темно-голубыми глазами. Его накормили и дали выспаться в потаенной привокзальной берложке.

Тарасик оказался «золотым мальчиком», ему подавали так, что не надо было воровать. Чистенько одетый, он обходил три вокзала, смотрел на тетек своими грустными глазами – и приносил богатую добычу. Дуры-тетки жалели маленького побирушку и вместе с деньгами совали ему сладости и пирожки, а одна бабушка подарила игрушечного слоненка. Он был серенький и мягкий…

Законы в этой стае волчат были по-взрослому волчьи, и ему было очень тяжело выживать в таких непростых условиях. Часто Тарасик жалел даже, что сбежал от бабки, пусть бы уж лучше она колотила его каждый день. Пацаны постарше относились к нему как к забавной ручной зверюшке, которая к тому же не умеет кусаться. Два дня назад они для смеха напоили его водкой, и Тарасик чуть не умер от отравления. А сегодня старшаки, покатываясь со смеху, заставили его пощупать между ног у пьяной до бесчувствия вокзальной проститутки бабы Гали. Тарасик плакал, и его долго тошнило.

Надежда найти маму еще не угасла до конца, хотя и приобрела призрачный, сказочный характер. Засыпая, он часто представлял себе, как мама придет на вокзал, чтобы возвращаться домой, в Кашино, и они встретятся и расцелуют друг друга, и жизнь после этого будет очень замечательной.

Тарасика проиграли в карты. Такое тоже случается сплошь и рядом в этой мутной привокзальной воде. Бедная живая душа! Он шел рядом с сердитым и пьяным дядькой в камуфляжной телогрейке, и зуб на зуб не попадал от страха. Тарасик, конечно, был еще очень маленьким, но все равно понимал, что эта перемена не к лучшему.

Дядька привел его в какой-то дом, а сначала они ехали на метро и на автобусе. Тарасик очень устал и хотел есть. Дверь им открыла худая тетка в теплом халате, на груди у нее был завязан серый платок, крест-накрест, как у бабушки.

– Хлипкий он очень, – недовольно проворчала она.

– Много б ты понимала, курва! – оборвал ее мужик. – Самое оно, то, что надо!

– Да чтоб ты прокис! – прошипела она в ответ.

Мужик был очень сердитым, и Тарасик удивился, как это тетка не боится с ним спорить. Больше всего ему хотелось съесть хоть кусок хлеба, но попросить он не смел, а никто не предлагал.

Тетка бросила на пол в коридоре замызганный детский матрасик.

– Ложись здесь, задохлик, – строго сказала она, – в комнаты ни ногой! Еще вшей здесь напускаешь.

Тарасик послушно лег, свернулся калачиком, чтобы было уютней, но было все равно холодно и очень жестко. С кухни потекли запахи борща и селедки, послышались возбужденные голоса, и зазвенели рюмки. Он тихонько, чтобы не услышали, заплакал. Есть хотелось просто нестерпимо. Он еще не понимал по малолетству, что это чувство тоски, которое было сильнее голода, называлось унижением.

Скрипнула кухонная дверь, и тетка принесла Тарасику кусок хлеба, скупо намазанный маслом, и кружку горячего чая с кусочком сахара.

– На, ешь, задохлик, – дыхнула она на него запахом борща и водки.

– Спасибо. – Он взял подачку и проглотил ее в считаные секунды, как изголодавшийся бездомный щенок.

Потом опять свернулся на жидком матрасике и на этот раз уснул очень крепко и быстро, даже не успев помечтать о маме.

Утром пришел молодой, ласковый мужик, угостил Тарасика шоколадной конфетой, которая показалась ему такой волшебно вкусной, что он готов был идти с этим мужиком на край света. Мужик назвался дядей Сашей и повез Тарасика на машине, что ему очень понравилось, потому что он давно уже не катался на машине. Последний раз – когда они с бабкой провожали маму на вокзал в Кашине.