Игорь Поль - Ностальгия

– Теперь понятно, что я имел в виду, солдат?

– Так точно, сэр! – Я неуклюже вытягиваюсь «смирно».

– Ты станешь идеальным солдатом. Ты выучишь устав назубок и без всяких там гипноштучек. Ты будешь в бой ходить так, что твои друзья-морпехи обоссутся от зависти.

– Так точно, сэр!

– Остальное тебе взводный расскажет. Твой командир взвода – рядовой Краев. Третий взвод роты «Альфа». По плацу направо, третья палатка – столовая. Найдешь командира там. Сейчас как раз обед по распорядку. Двигай.

– Есть, сэр!

– У нас тут все передвижения только бегом, – говорит топ мне вдогонку.

Плац – просто выровненная вручную и посыпанная щебенкой и кирпичной крошкой грунтовая площадка. На бегу представляю, сколько усилий приложили штрафники, чтобы обустроить среди развалин свой временный лагерь. Края плаца выровнены, как по ниточке. Палатки натянуты так, что не найти и морщинки. Ни соринки кругом. И никаких ожидаемых вышек с охраной. Хотя зачем они? Наши «пауки» – универсальные штучки. Сержант только что продемонстрировал мне, на что они способны. Строй сосредоточенных бойцов без оружия пересекает плац с другой стороны. Останавливается у столовой. По одному бойцы исчезают внутри. Дождавшись, пока последний окажется внутри, вхожу следом. Три длинных стола, окруженные легкими складными лавками. Бойцы чинно сидят и дожидаются, пока дежурные по столу раскидают по пластиковым мискам хавку – брикеты универсального полевого рациона. Потом складывают руки перед собой, как примерные детишки, и начинают читать молитву. Комбинезоны у всех потрепанные, но чистые и выглаженные, словно только что из прачечной. Отмечаю численность отделений – пять-шесть человек, не больше. Что-то не нравится мне в этой арифметике. Все сосредоточенно смотрят в столешницу перед собой.

– Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твое; да приидет Царствие Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе; хлеб наш насущный дай нам на сей день; и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим; и не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого. Ибо Твое есть Царство и сила и слава во веки.

Благослови, Господи, Императора нашего, Вооруженные силы его и всех, кто служит в них. Аминь! – несется негромкий размеренный хор.

Я внутренне содрогаюсь. Это вовсе не та молитва, что мы, заблудшие во тьме мятежные хищные волки, духи смерти, читаем каждое утро. Представляю, как буду бормотать трижды в день эту овечью чушь для слабаков, и снова зябко повожу плечами. «…ОРУЖИЕ НЕСПОСОБНО ЖАЛЕТЬ И СОМНЕВАТЬСЯ. И С ЭТОЙ МЫСЛЬЮ ПРЕДСТАЮ Я ПЕРЕД ГОСПОДОМ НАШИМ…» – звучит у меня внутри. Господь в представлении моем что-то абстрактное и великое, не имеющее ясного лица и чем-то напоминающее Императора.

– Не нравится молитва, рядовой? – обращается ко мне штрафник с крайнего стола. Бывший офицер как пить дать.

– Никак нет, сэр! – чеканю.

– Я твой командир взвода. Будешь в первом отделении. Садись за мой стол, солдат.

– Есть, сэр! – Так непривычно обращаться к рядовому как к начальнику. Придется привыкнуть – тут все рядовые, кроме командира роты и его заместителя.

После обеда взводный провожает меня в мою палатку.

– Это твоя койка, солдат, – говорит мне Краев, указывая на легкое парусиновое изделие со скатанным к изголовью грубым одеялом.

– Ясно, сэр.

– Порядок в тумбочке должен быть идеальным. Щетка и зубная паста слева, бритвенный гель и мыло – справа на верхней полке. Устав и документы для изучения – на средней полке, устав сверху. Принадлежности для ухода за одеждой и обувью – на нижней, причем щетки справа. Снаряженный ранец – в изголовье под койкой.

– Понятно, сэр!

– Вот еще что, солдат.

– Слушаю, сэр!

– У тебя первая категория. Это значит – без права помилования. Никакого искупления кровью. Значит – весь срок. Не вздумай соскочить. Если кончаешь жизнь самоубийством – умирает все твое отделение. Если нерадиво относишься к своим обязанностям – сначала наказывают тебя. Повторное нарушение – страдает все отделение. Свыкнись с этим. За тобой будут наблюдать в десять глаз. И ты сам наблюдай, коли жизнь дорога.

– Ясно, сэр!

– Порядок у нас простой. Один день – работы в расположении, изучение устава, строевая подготовка и так далее по распорядку. Один день – участие в боевых действиях. Это означает, что сутки мы сидим в окопах на переднем крае и, когда приходит нужда, получаем оружие и идем в атаку. В режиме «зомби», естественно. Так что откосить не получится.

– Понятно, сэр! – облизываю пересохшие губы.

– Друзей тут нет. Только командиры или сослуживцы. Невыполнение приказа автоматически влечет наказание болью. Топ-сержант уже показывал тебе, что это значит?

– Так точно.

– Если командир не наказывает тебя, наказывают его. Или подразделение. Тебе придется стать идеальным солдатом, рядовой. По-другому тут не бывает.

– Ясно, сэр. Рядовой просит разрешения задать вопрос, сэр! – Я вновь начинаю чувствовать себя салагой в чистилище. Казалось, навсегда забытое состояние.

– Задавайте.

– Есть ли шанс у идеального солдата выжить, сэр?

– Как у всех. В бою все одинаковы. Все идут в атаку. Так что смерть тут – лотерея.

– Ясно, сэр.

– Получи у моего заместителя свое имущество. Через тридцать минут желаю видеть твою койку, тумбочку и тебя самого в идеальном состоянии.

– Есть, сэр!

Командир взвода Краев слегка медлит. Оглядываясь, спрашивает тихо:

– Ты из морпехов?

– Так точно, сэр. Сержант, командир отделения. «Джульет»-три, четвертый второго, – так же негромко отвечаю я.

– Я тоже из Корпуса. Капитан. Командир разведроты. Первый полк. Тут много наших. Убийство?

– Неосторожное убийство офицера, сэр.

– Знаю я эти неосторожности, – усмехается бывший капитан. – Держись, морпех. Может, и повезет тебе.

– Спасибо, сэр! – На мгновение мне становится легче. Я не один тут такой.

Через полчаса от морпеховского братства не остается даже запаха. Я корчусь на земляной палубе от разрывающей каждую клеточку тела боли. На первый раз – всего три секунды. Рядовой Краев, командир взвода, находит заправку моей шконки не идеальной. А комбинезон мой недостаточно выглаженным. В течение получаса сеанс повторяется трижды, пока я не начинаю четче представлять образ идеального солдата. А потом в течение долгих четырех часов я в составе взвода марширую по щебенке плаца, отрабатывая доселе незнакомые строевые приемы. То и дело я падаю на палубу, разрываемый дикой болью. К вечеру я непроизвольно сжимаюсь от страха уже при одном приближении командира.

– Ничего, братан, – шепчет мне перед отбоем сосед по кубрику. – Живут и здесь. Привыкнешь. Я вот уже три месяца чалюсь.