Игорь Поль - Ностальгия

– Ну что, нравится? – под звуки зажигательной самбы, что выплескиваются с открытой веранды ресторана, спрашивает он. Гордо, словно этот город построил если не он, то уже его отец – точно.

Я чувствую его искренность, он расслаблен и благодушен, я вполне могу его понять – он вернулся на базу, какое-то время для него не будет ни войны, ни смерти, только вино, море и сногсшибательные женщины. И он уже не здесь, он мысленно где-то на ночном пляже, я вместе с ним чувствую на себе чьи-то обжигающие губы. Мария-Фернанда. Крошка-мулатка с голубыми глазами. И еще я знаю, что он не испытывает ко мне неприязни, – я для него просто две тысячи кредитов, снабженных двумя ногами для удобства транспортировки.

– Нравится, – отвечаю.

За прошедшие сутки я здорово привык к голосам внутри черепушки. Пугаться перестал. Более того, сегодня ночью я начал воспринимать еще и эмоции окружающих. Глупости, скажете вы, слушая мою галиматью. Бред контуженого. Не знаю. Какое-то время мне самому хотелось в это верить. А так – или я с катушек слетел, или и впрямь экстрасенсом заделался. Нет, не тем экстрасенсом, что мозги людям пудрят в студиях. Настоящим. Без дураков. Если я напрягусь, то могу прочитать любого из проносящейся мимо толпы. Уродов, что по бокам у меня сидят, читать неинтересно. Тот, что слева, постоянно деньги свои пересчитывает. Номера счетов вспоминает. И повторяет без конца последовательность обслуживания четырехзарядного лаунчера «Дымка». Профессионал, мать его. Тот, что справа, Белый, тихо ненавидит Дикого. За то, что командиром группы назначили не его, за то, что Дикий заставляет со мной таскаться, вместо того чтобы просто пристрелить, за то, что опять проиграл ему пари, и теперь от премии за мою душу не достанется ему ни хрена.

Водитель давит на педаль, и с визгом покрышек я едва не прикладываюсь физиономией о спинку переднего сиденья. Шикарная смуглокожая женщина улыбается нам обворожительной улыбкой и, качая бедрами, уносит через дорогу водопад черных волос. Водитель провожает ее восхищенным взглядом. Он все еще не отошел от очарования этого странного города.

– Сколько смотрю на них, все привыкнуть не могу, – говорит он, извиняясь. – Они тут будто из другого теста.

– Погубят тебя бабы, Треф, – замечает Дикий, смеясь.

И снова он мысленно прикасается к своей Марии-Фернанде.

Я отряхиваю с себя липкие мыслишки конвоиров. Господи, неужто каждая женщина чувствует то же, что и я? Меня передергивает от мысленной вони.

– Глянь-ка, а морпеху не нравится! – гогочет тот, что справа. – А говорят, голубых у имперцев нет.

– Тебя б я отымел с удовольствием, сладкий мой, – говорю ему, причмокивая губами.

Под дружный смех компании Белый бьет меня кулаком в лицо.

– Так веселее, дружок? – спрашивает он ехидно и добавляет еще.

– Хватит, Белый, – не оборачиваясь, говорит Дикий. – Замочить мы его и в Олинде могли.

– А чего, мне понравилось. Горяченький мой.

Я сплевываю кровь и хлюпаю разбитым носом, стараясь вдыхать помедленнее.

– Скоро тебе понравится еще больше, – обещает громила. – Герильос любят таких крутых мальчиков, как ты. Сначала ты будешь кончать от счастья и петь им все, что знаешь и не знаешь. А потом они сделают тебе шарф из кишок и подвесят на видном месте, чтобы твои дружки полюбовались. Маникюр тебе сделают – закачаешься! Большие специалисты по ногтям.

Ухмыляюсь упрямо одеревеневшими губами. Хрен тебе я испугаюсь. То есть боюсь-то я аж до дрожи в коленях – видел я, что эти выродки с пленными делают, да виду не показываю: все равно не поможет. Ощущаю волну похотливого животного удовлетворения, что исходит от Белого. Представляет, гад, как меня ломать будут, и тащится. Красивые женщины на улицах больше не привлекают моего внимания. Теперь я все больше обращаю внимание на тройки голодранцев в шортах и с повязками на руке – революционный патруль. Патрули смотрятся мятым окурком в блюде с морским салатом. Лучше бы меня в развалинах накрыло. «Ну и что я тебе такого сделал?» – спрашиваю я Господа. Тот молчит, естественно, старый приколист. От ожидания чего-то ужасного немеют ноги. Заставляю себя разозлиться. Не получается. Тогда начинаю медленно и глубоко дышать. Не время еще помирать. Джип тормозит во дворе старого административного здания. Обвисшая сине-желто-полосатая тряпка колышется над входом. Типа – флаг революционный. По мне, так он скорее на коврик в прихожей похож, а не на флаг. Несерьезный какой-то. Высокие стены почерневшего кирпича вокруг. Ворота за спиной закрываются со скрипом. Часовой.

– Приехали, сержант, – говорит мне Дикий. – Выгружайте, я быстро. Белый, не убей его, пока я деньги не получу.

Отдает винтовку водителю. Исчезает за высокими дверями.

– Да о чем речь, – ухмыляется Белый, – вылазь, голуба.

Переваливаюсь через борт. Шевелю затекшими руками. Осматриваюсь. Часовой у ворот – молоденький смуглый пацанчик в шортах и с охотничьим карабином. На руке – красная повязка. Взгляд его равнодушен и пуст. Насмотрелся уже тут. Привык. Мысли ленивы и холодны. Зверек, мечтающий о наступлении праздника. Скоро Новый год. Женщины на улицах будут целовать всех подряд, и красавица Летисия уделит ему внимание. Он специально встанет рядом с нею. От ощущения ее сладких губ в штанах тесно. Испуг. Не приведи господь – тененте де Насименто Маркус увидит, что часовой мечтает о женщинах на службе. Сеньор тененте – лейтенант – сын содержателя ночлежки. И ухватки у него совсем неподобающие для революционного командира. В прошлый раз сеньор тененте разбил часовому бровь, когда тыкал его головой в ворота. А все оттого, что часовой не вовремя ворота за машиной закрыл. Пацанчик встряхивается и идет в свою будку. Окидывает меня равнодушным взглядом. Мое присутствие его никак не волнует. Будто я воробей на заборе.

Что-то жгуче-красное надвигается на меня. Едва успеваю шевельнуть головой, как кулак Белого проносится мимо, чуть не сорвав мне ухо. Теперь я знаю цвет агрессии.

– Попасть не можешь? – спрашиваю ехидно.

В ответ Белый проводит целую серию. Я уворачиваюсь, как могу, ставлю блоки связанными руками, принимаю удары на корпус, защищенный броней. Меня и так качает всего – зацепило вчера крепко, и от нескольких пропущенных ударов меня ведет основательно. Мой нос, кажется, все-таки сломан. Будут синяки под глазами. Белый доволен.

– Это тебе напоследок, тля, – скалится он.

Делаю выпад руками в улыбающуюся харю. Коротко подшагиваю. Белый легко блокирует мой тычок. Отработанным ударом пинаю его в незащищенную голень. Тяжелый армированный ботинок морской пехоты – оружие само по себе. Жаль, усилители не работают, на полном усилии можно легко перебить человеку ногу. Но и так тоже хорошо. Наколенник входит Белому между ног. Локоть врезается в челюсть. Обратным движением с хрустом давит носовой хрящ. Все происходит очень быстро. Хотя и не так, как на тренировках, попробуйте сами с отбитыми внутренностями и сотрясением мозга руками помахать, но все же на троечку я отработал. Щегол перекормленный, да ты никак в полиции служил. А туда же, в наемники. Куда тебе на морпеха рыпаться. Верзила тяжело падает на задницу, открыв рот. Кровища из перебитого носа льется – что из твоей свиньи. В башке его – только жуткая боль и тупое изумление. Водитель и второй конвоир, Фантик, явно служили не интендантами. Они молниеносно сбивают меня с ног ударами прикладов. С ними мне сейчас не тягаться. Они не злятся даже – так, работу выполняют. Груз шевельнулся, надо бы упаковать. Часовой выглядывает из своей будки на шум. Озадаченно таращится на немую сцену – было четверо, теперь двое стоят, двое лежат в крови. Тупо соображает – сообщить начальнику караула? Или нет? Эти наемники – не пойми кто. Сеньор тененте как-то беседовал с другими сеньорами революционными командирами, так они все кривились при упоминании наемников. Говорили, они такие же грязные империалисты и убивают за деньги, правда, временно на нашей стороне. Не сообщишь – урежут паек. Сообщишь – наорет, дескать, по пустякам отрываю. И тоже паек урежут. Пат. Пацанчик тупо хлопает глазами.