Вадим Еловенко - Иверь

– Они будут использовать его друг против друга.

– Зачем? Ведь делить им нечего. Я стер нации и страны. Перемешал их так, что теперь это единая нация и единая страна под единым управлением совета. На всякий случай неплохо бы и второй необитаемый континент уничтожить. Чтобы туда не расселились и не подумали о том, что они лучше или хуже старого света. Они еще не успели понять, что такое суверенитет. Они еще не поняли смысла обособленных государств, если страны так легко завоевать. Они еще, конечно, хотят быть большими шишками на ровном месте, но Игорь над этим уже работает, направляя безграмотный народ учиться и становиться великими под сенью великого маленького короля. Или императора, как вам будет угодно.

– Но будут войны за независимость!

– Через два поколения они забудут это слово, если сейчас его знают. А если и будут, я лучше вернусь в образе Прота, чтобы вернуть стадо в загон. Я вырежу тех козлов, кто кричит о независимости, а сам норовит потом этот взбунтовавшийся народ под свою задницу поставить. И сидеть на нем, ножки свесив. У них навсегда останется только один правитель. И один совет правителя. Он будет больше или меньше со временем, но структуру верховной власти я оставлю именно такой.

– Но ведь родится правитель, который окажется уродом в моральном плане.

– Это решит история, как с ним поступить. Может, к власти придет дом Апрата. Но, скорее всего, Орден Единого бога будет приглядывать за тем, кто у власти. Мы даже до моего отбытия подумывали официально на них такую задачу возложить. Потом передумали. Игорь хоть и привык работать руками, но голова у него варит. Он забабахает им там что-нибудь типа парламентской монархии. Хотя я и запретил.

– А вы? – спросила председатель.

– Что я?

– Вы сейчас будете освобождены из-под ареста, и вы это знаете. Так что же вы? Вы не вернетесь на Иверь?

– Почему? Вернусь. Но принимать участие в становлении теперь уже нового строя… увольте. Боюсь навязать им мораль нашей Земли. Я так… изредка бунтарей щучить буду. А Игорю плевать на мораль. Любую. Он сможет установить ту, что будет отвечать Ивери и ее природе.

– Почему не Земли?

– Да все просто. Не подумайте, что я коммунист или национал-социалист. Они запрещены на Земле, и надо бы и на Ивери запрет ввести… Но я по себе знаю, как все просто у нас на Земле делается за деньги. – Я усмехнулся, вспоминая лицо лорда и улыбку моей сестры. – Не только простые и хорошие вещи. С этим надо что-то делать. Надо искать способ подавить жадность в людях Ивери. И мы будем делать это там, раз на Земле этого не делают.

– Это глупо. Я так считаю. Человек должен стремиться к чему-нибудь. А жадность – это часть…

– Я, девочка моя, – я специально позволил себе такое обращение к главе трибунала, – сам не знаю, что глупо, а что нет, но у меня осталась сотня лет, чтобы узнать и подсказать Ивери. Но есть одна вещь, которую я точно считаю глупой. Это жить ради богатства или достатка. С собой туда, к Единому… тьфу, заговариваться начал… на тот свет ничего не возьмешь, а значит, глупо копить и не тратить. Значит, глупо ради богатства лишать других дома и жизни. Омелла, Прометей, Георг Шестой и несколько других планет вам будут это вспоминать еще тысячелетия. И не только Орпенны…

Меня освободили в зале трибунала решением пяти против трех. Председатель отказалась голосовать. Ей не хотелось портить отношения с моей семьей, а откровенно оправдать меня она не могла: слишком по-хамски я вел себя с ней. Но она лично зачитала приговор и поставила на него печать трибунала.

Час спустя я летел в машине моей сестры над Амазонкой. Пролетая нужный квадрат, я выбросился в реку, в которой уже лет пятьсот вся агрессивная фауна была уничтожена энтузиастами-любителями, за что их, понятно, в газовую камеру запихнули. Леса стали не такими, как я видел на фотографиях и голографиях. Гораздо реже стояли деревья. Это оттого, что раньше все здесь было вырублено и только последние сто лет ведутся насаждения.

Доплыв до берега, я побежал в чащу. Машина, кувырнувшись в воздухе, упала на воду и теперь тащилась по течению. Скоро служба контроля полетов, что вела мой транспорт, вышлет сюда охрану и попытается выяснить, что же произошло. Меня не должны были выпускать из поля зрения, но, потеряв визуально над Лондоном, меня вели теперь со спутников и со станций контроля полетов.

Пару раз пытались сунуться догнать – то ли репортеры, то ли мстители-одиночки, – но машина у сестренки просто прелесть. Я уходил от всего легкого транспорта, а посылать за мной пинассу или капсулу означало вызвать смех у всего мира, который следил за моим процессом. И так хохочут. Сам говорит, что предал Землю, а ему вместо газовой камеры графский титул и приставку Иверский… Я, наверное, единственный официальный предатель родины. На моей груди…

А вот и Десантник. У, тупая скотина… Вместо того чтобы готовиться к взлету, он почву на конвейере просеивает в поисках оксидов металла. Я расстегнул рубаху и показал ему мое клеймо во всю грудь. Серебристыми линиями на ней Орпенном был выжжен и покрыт специальным составом треугольник с каплей внутри. Десантник, казалось, удивился, увидев меня. Он подобрал в судороге свои выставленные механизмы и приоткрыл аппарель входа. Я проскочил внутрь и добрался в темноте до камеры человеческого проживания. Десантник предоставил мне консоль связи с его тупыми мозгами, выдвинув ее из стены, и я дал приказ искать Матку и идти к ней. Десантник потушил мое сознание, стирая предыдущую программу спасения с Земли. На Матке я получу другую программу. А потом – Иверь.

Если мы долетим.

Кондрово, 2003 г.