Олег Дивов - Закон фронтира

— Неужели ты не понял с самого начала? — спросил Гош с мягкой улыбкой. — У меня нет взрывателя. И вообще нет права размахивать таким оружием. Это же моя родина, Цыганище.

— Уродина, — отрезал Цыган и отвернулся.

— Пошли грузить Большого, — распорялся Гош. — Все, хватит трепаться. Регуляторы, в седло!

— Ненавижу! — рявкнул Цыган.

И вдруг протяжно зевнул.

Машины стояли на берегу озера. Солнце было в зените, палило нещадно, и Гош с Олегом курили, стоя по шее в воде. Далеко впереди рассекал кролем зеркальную гладь Костя. Женя у костра что-то вкусное сооружала в котелке. А под кустом, в тенечке, спали Большой и Цыган.

Идея Гоша с записями провалилась — все, будто по команде, оставили тетради на ранчо. Точнее, им не дали забрать их. Регуляторы вообще не успели взять личные вещи. Сейчас у них был с собой только НЗ, хранившийся в машинах, и кое-какое оружие, по стволу на брата.

Еще имелось разбитое заднее стекло «Сузуки», пулевая царапина у Олега на плече, Женины хронически зареванные глаза и очередной выбывший игрок — Цыган.

Костю бесило то, что непобедимые Регуляторы драпали от танковой колонны без единого выстрела. Больше он ни о чем не рассуждал, всецело полагаясь на мнение Гоша. Женя оплакивала забытых в стойлах лошадей, справедливо рассудив, что москвичи либо спалили их вместе с ранчо, либо просто не удосужились отпустить на волю. Гош молчал. Ему все окончательно надоело. Хотелось либо вдребезги напиться, либо поскорее заснуть. А в сотый раз спасаться бегством и заниматься тупым выживанием непонятно для чего — не хотелось вовсе.

Поэтому идею подал Олег.

— Давай снова обойдем Москву и вернемся в Тулу, — предложил он. — Люди знакомые, места хорошо исследованы, жилья до черта. Обоснуемся на краю города и будем ждать развития событий. Контакты с местными теперь не проблема.

— Не вижу особой разницы, где помирать, — заявил Гош. — Но может быть, ты прав. Тула даст нам определенный шанс, если мы все-таки проснемся и будем хоть что-то соображать. Действительно, просыпаться лучше в знакомых местах. Только у нас очень мало времени. И бензина.

— Я хорошо помню обходной путь, бензин мы там достанем. Если поднапрячься, можно пройти весь маршрут за сутки. Ну что, перекусим и рванем?

Гош кивнул.

— Я все думаю, — пробормотал он. — Костя уплыл метров на пятьсот. Если он там сейчас начет зевать, уснет и потонет, мы ведь не успеем его вытащить!

— Хороший ты парень, Дымов, — сказал Олег. — Просто удивительно — неужели это я всего-то несколько месяцев назад попер тебя из Тулы?

Через сутки они были от силы на полпути. Машина осталась только одна — «Лендровер», и в его багажном отсеке лежали штабелем четверо спящих — Большой, Цыган, Олег и Костя. Лежали голые на клеенке, потому что кишечник и мочевой пузырь у каждого функционировал нормально, и проще было окатывать их водичкой и протирать губкой, чем пеленать.

Меньше всего беспокойства в этом плане доставлял Большой, организм которого уже вывел из себя отходы жизнедеятельности. Но по той же причине Гош волновался за великана все сильнее с каждым часом. Увы, хваленая эрудиция капитана Дымова на методы подкормки коматозников не распространялась. От одной мысли, что еще денек, и пора будет колоть ребятам какую-нибудь глюкозу, или черт его знает, что им там колют, Гоша начинало трясти мелкой дрожью. Тем более, что даже глюкозы не было все равно. Видеть, как твои друзья во сне загибаются от голода… Потом Гош вспомнил про тюремный метод кормления голодающих принудительно через прямую кишку. Хотя технику этого дела он представлял себе плохо, и в особенности не знал, применим ли такой метод к спящему нездоровым сном человеку, Гошу все-таки немного полегчало.

Ненормальные москвичи со своими проклятыми танками все-таки остались далеко позади. «Лендровер» тянул неплохо, Женя уже не плакала, и можно было бы слегка расслабиться, но ожидание беды сделало дело — Гош впал в тоску.

Вечером, когда до Тулы осталось по прямой не больше пятидесяти километров, Гош свернул с дороги и через поле выехал к небольшому озерцу. Вдвоем с Женей они, пыхтя и ругаясь, выгрузили (точнее выпихнули) из машины своих коматозников, в очередной раз помыли всех нуждающихся, разделись, схватили по куску мыла и упали в теплую воду.

— Какой ты сильный, Гоша, — заметила Женя. — Я думала, с Большим мы вообще не справимся…

— Я не сильный, — ответил Гош, старательно намыливаясь. — Это просто нервное у меня. Если к утру немного успокоюсь, придется Большого тащить на буксире. Или лебедкой в багажник тянуть.

Женя протянула руку и провела ладонью по его скользкой от мыла груди.

— Не-ет, ты сильный. Гоша, мы тоже уснем?

— Когда сломался Большой, этого нельзя было сказать наверняка. Теперь я уверен.

— И что тогда будет?

Гош вместо ответа с головой ушел под воду.

— Ничего не будет, — сообщил он, выныривая и бросая мыло на берег. — Ни-че-го. Понимаешь?

— Нет, — Женя шагнула к нему вплотную, обняла за шею и заглянула в глаза.

— Понимаешь, — кивнул Гош. — Отлично понимаешь.

— Ты чего такой злой?

— Я не злой. Я просто думаю — неужели все по новой? Опять просыпаться агрессивным болваном, заново узнавать мир… А следующий цикл сколько продлится? Знаешь, иногда мне хочется, чтобы мы не проснулись больше. Конечно, я верю в чудо, надеюсь на что-то. Может, в следующий раз ко мне вернутся новые участки памяти. Но… Зачем? Куда нам с тобой еще больше горя, чем мы уже пережили?

Женя крепко прижалась к нему, уткнувшись носом в шею. Дымов мог говорить что угодно — жаловаться, радоваться, даже ругаться, а ей просто было хорошо с ним.

— Ты посмотри, как ведут себя те, кто проснулся с нормальной памятью… — бормотал Гош. — Они дергаются, рвут жилы, чтобы создать какое-то подобие того, что уже было здесь. Да еще и гордятся тем, как умело занимаются выживанием. А вот тупые — просто живут и радуются этому по мере сил. Знаешь, где тупые несчастнее всего? Там, где они находятся под пятой всяких Главных, Борисов и иже с ними. А я не хочу становиться главным ни над кем. Очень хочется жить, понимаешь? И совершенно не хочется выживать. Бесперспективное это занятие. Только сейчас до меня дошло, что возрождать погибшую цивилизацию имеет смысл при одном четко определенном условии. Когда это занятие действительно имеет смысл. Для отдельно взятого человека. И честное слово, этот человек — не я.

— Ты уверен, что мы проснемся, и опять ничего не будем помнить?

— Я неисправимый оптимист. Так что я уверен, что мы проснемся снова. А что тогда будет, ты уже слышала. Ничего не будет. В смысле — ничего хорошего. Точно будет меньше еды.

— Еды навалом. Вон на том берегу картошка растет. А вдоль дороги пшеница.