Андрей Щупов - Дитя Плазмы. (Сборник)

Бездумно раздвигая стебли, полицейский побрел, не особенно выбирая дорогу. Солнце проглядывало сквозь зелень и снова исчезало. Создавалось ощущение, что бредет комиссар по густому хвойному лесу, только земля была странной — какой-то кочковатой и крупнозернистой. Кажется, Монг начинал постигать тайну собственной повысившейся живучести. Секрет заключался в изменившемся весе. Ступая по этой странной земле, он не продавливал ее ни на миллиметр. Естественно! Мудрено было бы разбиться!.. Может ли разбиться птичье перо, опустившееся на землю? Впрочем, до веса пера он еще не дошел. Пока не дошел…

Вздрогнув, он повернул голову. Чутье подсказало о близкой опасности, и комиссар внимательно вглядывался в окружающее, позволяя неведомому противнику первому обнаружить себя.

Черт! Неужели обыкновенная лягушка?!.. Он разглядел притаившееся под листом подорожника земноводное и окаменел, словно громом сраженный. Невзрачная лягуха напоминала усеянного бородавками бегемота. Выпуклые глаза пристально следили за человеком, мускулистые лапы с грязноватого цвета перепонками между вытянутыми пальцами готовы были в любой момент взметнуть складчатое тело в высоту. Принюхавшись, Монг изумленно осознал, что явственно чует и запах земноводного. Нечто кисловато-болотное — с ряской и чем-то еще замешанным на воде и давленных насекомых. Огромная пасть лягушки чуть приоткрылась, и Монг ожил. Вероятно, лягушка не могла всерьез угрожать ему, но медленно шаг за шагом комиссар стал отступать в тень цветов. Когда стена зарослей скрыла земноводное из виду, он утер взмокшее лицо и улыбнулся дрожащими губами. Подумать только, — он испугался обыкновенной лягушки! А ведь кроме них здесь есть еще птицы и мыши, змеи, пауки, ящеры! Одна «черная вдова» чего стоит! Если яда ее хватает взрослому человеку, то что уж говорить о нем…

Мозг по-прежнему отказывался воспринимать окружающее трезво и спокойно. Да и о каком спокойствии могла идти речь? Слишком уж стремительно происходило его жутковатое перевоплощение. Это можно было сравнить лишь со страшным сном, болезненным бредом, галлюцинациями, навеянными переизбытком опиумной отравы. Помотав головой, комиссар впервые подумал о том, что, возможно, мгновенная смерть от пули или того же падения была бы для него предпочтительнее. Гигантские цветы, лягушка — все это являлось только прелюдией. Не превратятся ли его последние шесть-семь часов в мучительную агонию?

Ойкнув, он отскочил в сторону. Жук, размерами напоминающий крупную черепаху, чуть было не сомкнул на его ступне клешнястые челюсти. На пораненной лодыжке алыми каплями выступила кровь. В ярости занеся кулак, Монг шагнул к жуку и остановился. Он всерьез усомнился, а будет ли толк в его атаке. Панцирный щит насекомого выглядел достаточно прочно. Поколебавшись, Монг подхватил с земли сучок и с силой ткнул в усаженную двойными челюстями голову. После второго толчка насекомое опрокинулось на спину и заегозило в воздухе мохнатыми лапками. Оно тщетно пыталось вернуться в исходное положение. Ощутив некую тень удовлетворения, комиссар продолжил путь. Увы, с каждой минутой мир видоизменялся, а он продолжал «таять». Шаги превращались в шажочки, а расстояние удлинялось. В отношении размеров он окончательно запутался. Пространство, в котором он разгуливал, было настолько чужим, что оценивать затянувшиеся перемены становилось сложнее и сложнее.

Вооружившись обугленной спичкой, Монг шагал по бугристой почве, словно старец-бродяга, опирающийся на клюку, задирая голову на шумливых пчел, с опаской наблюдая за семенящими взад и вперед муравьями. Вероятно, осторожничать не имело смысла. Что в сущности значили для него — эти жалкие несколько часов? Однако комиссар продолжал тщательно взвешивать меру риска, держась постоянно наготове, вглядываясь в цветочные джунгли с напряжением первопроходца. Инстинкт самосохранения оказался сильнее разума, и, когда, подминая высокие травы, совсем близко от него тяжелым динозавром протопал полосатый кот, Монг во всю прыть метнулся в густые заросли. Природа брала свое. Не взирая ни на что, он хотел жить. Шесть часов или чуть меньше, но жить! И гибель в пасти беспородного кота ничуть его не прельщала.

Он успел вовремя. Кот все-таки заметил его, и едва человек влетел в узкую щель меж каменных плит фундамента, как сильная когтистая лапа скребнула по камням в шаге от его ног. Фыркающее дыхание взметнуло пыль, заставив комиссара крепче прижаться к бетону. Тело сотрясала крупная дрожь, округлившимися глазами он взирал на продолжающего скрестись возле стены кота.

— Пошел вон! — крикнул он что было силы, но голос его навряд ли мог кого-нибудь испугать. Скорее уж раззадорить.

А перекормленный дрожжами мир расползался ввысь и вширь. Спичка, распухнув в пальцах, превратилась в обожженное полено и вывалилась из рук. Кошачья лапа уже напоминала ковш экскаватора, и Монг с ужасом видел, как длинные когти оставляют на бетонной поверхности глубокие неровные борозды.

В конце концов кот все-таки понял, что до человечка ему не добраться. С недовольным мявом он оставил свои бесплодные попытки. Может быть, он затаился неподалеку, а может, и впрямь убрался восвояси, но скрежет когтистых лап прекратился.

Отряхнув перепачканную грудь, комиссар сел и обхватил колени руками. Ему было над чем поразмыслить. Кошмары из худших его снов разыгрывались теперь наяву, но если сны обещали чудесное пробуждение, то здесь этим не пахло.

Что-то жесткое ткнулось ему под лопатку, и он с криком обернулся. Увы, щель превратилась в пещеру, а пещера разрослась в грот, и из полумрака этого грота на Монга взирало какое-то длинноусое насекомое. «Кузнечик», — решил он и тут же вынужден был поправить себя. Кузнечики не забиваются в подобные места. В туповатой неподвижности перед ним красовался обычный домашний таракан — рыжеватого оттенка, жирный, лоснящийся, упруго попирающий землю отвисающим брюшком и множеством лап. Самообладание изменило комиссару. С яростным воплем он бросился на насекомое и, ухватив за жесткие усы, рванул на себя. Безобразная головка с выпирающими челюстями качнулась к нему, и он резко ударил насекомое лбом. Что-то податливо хрустнуло. Дернувшись от нападающего, таракан уперся в плечо Монга длинной, иззубренной на манер пилы лапой. Кожа возле ключицы и на груди комиссара лопнула. Брызнула кровь, и таракан слепо потянулся к обнаженной ране. Разъяренный Монг ударил его кулаком — в месиво из панцирных пластинок, челюстей и шевелящихся усиков. И тут же повторил удар ногой. Вспомнив давние уроки наставника из школы восточных единоборств, он «вкручивал» удар за ударом, искусными сериями дробя тараканьи конечности и доламывая остатки серповидных челюстей. Швырнув изуродованное страшилище на камни, шумно дыша, отошел в сторону. Вот он и сорвал гнев. Смешно сказать на ком… Усмехнувшись, комиссар присел на случайный валун — камешек величиной с рисовое зернышко.