Евгений Красницкий - Отрок. Внук сотника (Часть 1-2)

От людей — рукою Твой, Господи, от людей мира…

Мишка повернулся к Пашке и вперился взглядом в его растерянную рожу.

… Сыновья их сыты, и оставят достаток детям своим.

Пашка, казалось, был готов удариться в бега, во всяком случае, сдвинулся так, чтобы заслониться от Мишки телом матери.

А я в правде буду взирать на лице Твое; пробудившись буду насыщаться образом Твоим.

— Аминь!

Похоже, необходимый эффект был достигнут. Сценарий Никифора сломан, сторона обвинения приведена в некоторое замешательство. Можно было попытаться взять инициативу в свои руки.

— Ваша честь! — Мишка снова поклонился деду. — Негоциант Никифор из Турова, сослался на обычаи пращуров наших. Конечно же, все мы память и обычаи предков чтим! Но суд наш правит княжеский сотник, а потому: может ли он судить иначе, нежели по Русской Правде князя Ярослава Владимировича Мудрого? Если я ошибаюсь — прости великодушно, если я прав — прошу указать негоцианту Никифору на его ошибку.

— Кхе! Никифор, ты ж, ведь, не супротив Русской Правды?

— Как можно! Винюсь, Корней Агеич, оговорился!

«Браво, сэр, обвинение поставлено в положение оправдывающегося! Дура лекс Эт лекс! Продолжаем!»

— А в Русской Правде сказано: «В смерти волен только князь». Если ты Никифор Палыч говоришь о казни, значит, этому судии не доверяешь и хочешь, чтобы дело разбирал князь?

— Да о какой казни? Ребенок же! Михайла, ты чего несешь?

— Десятник Андрей! — Настырно поправил Мишка.

— Э? Да, десятник Андрей. Никакой казни, и к князю незачем… Подумаешь, мальчишки подрались. Чего там князю разбирать? Если к князю со всякими пустяками ходить…

— Значит, пустяки, мальчишки подрались?

— Ну, да… это самое… Нет! Один-то мальчишка — холоп, а второй — мой сын! Дело, конечно, не для княжьего суда, но… Я хозяин, мой холоп провинился, я и сужу. То есть, Корней Агеич. Ты меня не сбивай, Мих… Андрей!

— Хорошо, дело для княжьего суда мелкое. Но все же достаточно серьезное, чтобы обращаться к княжьей власти в лице сотника. Так?

— Да нет же! Корней Агеич, как старший мужчина в семье…

— Значит, суд — чисто семейный?

— Ну, да! Мой холоп провинился в доме, чужие люди не замешаны. Да! Суд — семейный!

— Тогда какой разговор о том, чтобы гостей лишать достояния и гнать? Или мы не родственники? Или родственникам, без ущерба для хозяина, нельзя твоим людям на их неверное поведение указать? Приказчику дозволено грубить родне, а родственникам молчать? Если приказчик важнее нас, то что ж ты его за этот стол не усадил? — Мишка указал рукой на стол, за которым восседал дед.

— Ты что несешь, Михайла? Ты как… — Никифор в замешательстве сдвинул шапку на затылок и растерянно уставился на деда выпученными глазами.

— Десятник Андрей! — Снова поправил Мишка.

— Да перестань ты! Что ты из меня дурака делаешь. Молчит твой Андрей, это все ты…

Немой сердито топнул ногой и уставившись на деда, ткнул указательным пальцем в Никифора. Дед все это время сидевший молча, величественно олицетворяя правосудие, выслушивающее прения сторон, а на самом деле (и Мишке было это заметно) чем-то сильно обеспокоенный, отреагировал с подобающей его положению решительностью. Снова хлопнул по столу ладонью и заорал:

— А ну тиха-а-а! Молчать всем! Михандрей! Тьфу! Михайла, объясни толком: чего Андрей хочет? Чего он крутит-то?

— Десятник Андрей, желает точно знать две вещи. Первая — какой у нас суд: княжий или семейный? Это мы уже выяснили — семейный. Вторая — кто мы здесь — члены семьи, или нежеланные гости? Если члены семьи, то о каком изгнании и лишении достояния идет речь? Если же гости, то почему гостя посадили судить самого себя?

Никифор что-то хотел сказать, но дед раздраженно махнул на него рукой и дал разъяснения сам:

— Суд — семейный! Чужих людей здесь нет! Холопы у тебя Никифор распустились: на племянников твоих так наезжают, что ножами отмахиваться приходится! Неудивительно, что и пацан у них дурному научился! Всем все понятно?

«Однако! Лорд Корней тоже не лыком шит, еще немного и будем судить приказчика за нападение на племянников хозяина. Но почему Никифор-то так легко на мои подставы ведется? Не должен бы, он же купец, битый и крученый мужик. Или от неожиданности? И дед чего-то нервничает, вон, даже шрам на лице покраснел. А может, оба еще с бодуна не отошли?»

— Так, — продолжил дед — теперь к делу. Отрок Павел! Кто твои слова подтверждать станет? Мать? А из мужиков некому? Ладно, становись рядом с матерью и помни: если соврешь — спрос с нее будет! Что тут было?

— Минька…

— Михаил! — Поправил дед.

— Ага, Михаил Петьку… ой, Петра ударил.

— За что?

— Просто так.

— Просто так: подошел и, ни с того, ни с сего ударил?

— Нет, мы ему предложили на кулачках подраться. Шутейно. А он сначала не хотел. А потом говорит: «Бей».

— Ну, дальше!

— А Петька… Петр не стал. А Михайла опять говорит: «Бей, а то я ударю». И ударил.

— Дальше!

— Дальше — повернулся и пошел.

— И все?

— Ну, мы… это… Мы на него сзади…

— Вдвоем?

— Да…

— И что?

— Он как-то так сделал, Петька сразу скрючился и упал, а на меня этот накинулся!

— Кто этот?

— Роська. Я упал а он… это, как его… Да не смел он меня трогать, холоп!

— Бил?

— Хотел, но Михайла не велел.

— Бил или нет?

— Хотел, но Михайла…

— Я спрашиваю: бил или нет?

— Нет.

— Дальше.

— Я Семена позвал, Панкрата. Велел холопа Роську вязать и в погреб, а Михайла с ножом… И Кузька с Демкой тоже.

— Что — ножом?

— Ну… это… пугал.

— Дальше.

— Дальше Петька сказал, чтоб уходили. Ну, они и ушли.

— Все?

— Он — холоп! Он на меня руку поднял!

— Я спрашиваю: все? Больше ничего не было?

— Не было.

— Отрок Петр, теперь ты. Встань рядом с матерью. Рассказывай, как было.

— Пашка… Павел мне говорит: «Чего этот Минька задается? За столом нас опозорил, на торгу представляет, князь ему перстень золотой подарил. Родители все время попрекают: Минька такой, Минька сякой, не то, что вы, охламоны. Давай его поучим. Вон он, как раз, один на дворе. Вдвоем справимся». Я говорю: «Я и один справлюсь». Ну, и пошли. А он сначала не захотел. Я думал — испугался, стал подначивать, а он говорит: «Ладно, бей». Ну а мне непривычно, так вот — сразу. А он говорит: «Бей, а то я ударю». И как даст мне в лоб! Я еле на ногах устоял. А он повернулся и пошел. Ну, мне обидно стало, я — за ним, и Павел со мной. Я смотрю: от ворот Роська бежит, вроде как Михайлу защищать. Я только хотел крикнуть, чтоб не лез, а Михайла мне в дых как даст! Я и обмер.

— Что потом?

— Ну, пока продышался, да опомнился…. Смотрю: Пашка на карачках стоит, Панкрат с поясом на Роську идет, а между ними Михайла с ножом. Я тогда Семену крикнул, что все на себя беру, и чтобы он уходил. Они с Панкратом и ушли.