Максим Макаренков - Стражи. Боги холода

Владимир не стал доставлять старшему товарищу удовольствие, и не принялся расспрашивать, чем закончилась та история. И так ясно, если Олаф стоит перед ним и аккуратно, мелкими глотками, тянет легенькое светлое пиво.

– А теперь, я советую принять ту самую таблеточку, которой я вас снабдил перед выходом, – негромко порекомендовал норвежец, и сам незаметно вытряхнул из рукава маленькую белую таблетку. Отправив ее в рот вместе с кусочком сушеной рыбы, запил ее очередным глотком пива, и аккуратно поставил бутылку в урну. Владимир последовал его примеру. После этого они обсудили, не взять ли еще по одной, и двинулись в сторону улицы, где в доме через дорогу светилась витрина маленького магазинчика, из тех, что круглосуточно ждут постоянных покупателей, предлагая им небогатый, но постоянный набор пива, водки и дешевого вина.

Дожидаясь просвета в плотном потоке машин, Олаф достал из кармана дешевенький мобильник, нажал кнопку вызова – номер, по которому он собирался звонить, шел первым в списке последних звонков. Приложив аппарат к уху, дождался тонкого свиста, подтверждающего, что линия защищена от подслушивания.

Привычно огляделся – не услышит ли кто-нибудь, то, что не предназначено для посторонних.

– Алло? Да, здравствуйте, Ян Александрович. Да, мы тут устроили с Владимиром вечер трудного дня, позволили себе по бутылочке пива.

Выслушав ответную реплику собеседника, продолжил:

– Разумеется. Но не в этом дело. Так вот, никаких средств особой защиты, – выделил он голосом слово «особый», – я не отследил. Следовательно, или там нет того, что нас интересует, либо это «что-то» находится в пассивном состоянии, а средства магической защиты они применять опасаются. Скорее всего, чтобы не привлекать нашего внимания.

Олаф снова прервался, слушая Вяземского. В этот момент в потоке автомобилей возник просвет, и Владимир бросился через дорогу, потянув за собой норвежца.

Перебегая дорогу, Олаф негромко говорил:

– А вот двоих парней «Спецотдела», контролирующих прилегающую территорию, мы с Владимиром опознали. Что? Нет, двое, больше нет. Кроме них только стандартные вестибюльные страдальцы.

Ступив на тротуар, норвежец жестом показал Владимиру, иди, мол, в магазин один, а сам остался около входа. Неторопливо расхаживая, он говорил в трубку:

– Вот именно. Володя тоже сразу об этом сказал. И я совершенно с ним согласен. То, что спецотделовских всего двое, явно говорит о том, что тут частная инициатива. Скорее всего, сам господин Суханов и старается. Так что, шума поднимать, конечно, не будем, но, если что, ведем себя нагло, широкой огласки им явно не хочется, так что, шумно давить не будут.

Попрощавшись, он отправил телефон во внутренний карман пиджака, предварительно проверив, что телефон переведен на вибровызов.

Из магазина как раз показался Владимир, показал, подняв руки, четыре бутылки пива, ловко зацепленные между растопыренными пальцами.

– А пакет, что, не додумался? – проворчал Олаф, забирая две бутылки.

Пришлось распихивать ёмкости по карманам ветровок.

Свернув в ближайший переулок, напарники медленно зашагали по узкому тротуару, перебрасываясь ничего не значащими фразами.

Вскоре еще две бутылки отправились в урну, а, дойдя до конца переулка, пара остановилась и принялась оглядываться. Любой, кто хоть раз употреблял больше полулитра пива зараз, сообразил, что людям очень и очень нужен укромный уголок.

Как назло, вокруг громоздились только вставшие стена к стене офисные особняки. Пришлось незадачливой паре отправляться дальше по сонной улице.

Окончательно стемнело, исчезли последние прохожие, и улица погрузилась в тишину. Неутихающая московская суета осталась где-то в стороне, отделенная от путаницы то забирающих резко вверх, то, устремляющихся вниз улочек стенами старых, помнящих, еще дореволюционные времена, домов.

Впрочем, Владимиру с Олафом, было не до красот архитектуры. Они шли, все более нервно оглядываясь, пока не увидели впереди долгожданную арку, ведущую в небольшой пустынный двор.

Наверное, дома, окружавшие дворик, готовились к сносу или капитальной реконструкции, поскольку вид имели абсолютно нежилой. Окна глядели на незваных гостей темными провалами, двери у нескольких подъездов отсутствовали, да и сам двор вид имел самый что ни на есть заброшенный.

Пройдя через арку, Олаф и Владимир разделились. Олаф, бесшумно поставил пивные бутылки у стены, одним движением скинул свою легкую светлую куртку, и вывернул ее наизнанку. Оборотная сторона оказалась темно-серой, полностью скрывающей своего владельца в ночной темени.

Надев куртку, он застегнул «молнию», и достал из бокового кармана тонкую шапочку, превращающуюся в маску с прорезями для глаз.

Владимир же аккуратно расставил пивные бутылки, свои и те, что оставил Олаф, поперек входа во двор, и бесшумно заскользил от подъезда к подъезду, заглядывая в каждый. По дороге он также вывернул свою куртку и натянул шапку-маску.

Убедившись, что они одни, оперативники вошли в крайний слева подъезд, и канули в непроглядной тьме.

В кабинет Вяземского, тихо постучав, заглянула Анна.

– Ян Александрович, я могу идти?

Хозяин кабинета глянул на часы:

– Конечно, Анна. Я удивлен, что вы еще здесь. Произошло что-то из ряда вон выходящее, что вы в такой поздний час в офисе?

– Нет, что вы, Ян Александрович, вы бы об этом узнали первым, – смутилась секретарша. Она, как и другие сотрудники «Ниввы» с первых же дней с удивлением узнала, что их шеф вовсе не считает ценным сотрудником того, кто днюет и ночует на работе. Зато за результаты рабочего дня Вяземский спрашивал жестко. Однако вынуждены были признать работники, если и устраивал разнос, то исключительно по делу и в настолько невыносимо корректной форме, что лучше бы орал.

– Тогда, конечно, идите, – отпустил Вяземский Анну, – Я еще какое-то время побуду здесь, кабинеты запру своими ключами, ну, а охрана, сама знаете, не дремлет.

– Да-да… конечно, просто я подумала, раз вы здесь, вдруг, от меня что-то понадобится. Да и господин Сигурдсон еще не возвращался.

– Олаф сегодня уже не будет заезжать в офис, – улыбнулся Вяземский, и Анна, попрощавшись, ушла.

– Господин Сигурдсон, значит! – хмыкнул он, когда дверь за девушкой закрылась, – Вот тебе и невозмутимый скандинав!

Оставшись в одиночестве, он встал из-за стола, медленно заходил по кабинету.

Пожалуй, больше всего он не любил ждать.

Ян предпочел бы сейчас вместе со своими оперативниками скользить по истертой лестнице заброшенного подъезда, бесшумно вскрывать люк на чердак, пробираться к выходящему на крышу окну, ступая так, чтобы не потревожить ни единой пылинки.