Кит Ломер - След памяти

И в этот момент давление чужака внезапно исчезло, распалось на части и пропало совсем.

Я был в одиночестве. Пещеры мозга маячили угрюмой опустошенностью. Я стал двигаться по главным нервным путям, занял подкорку…

На меня разом обрушилась нестерпимая боль. Я скорчился, грудь жгло, боль перекрывала нахлынувшее возвращенное ощущение рук, ног…

И вот, валяясь на полу, я наконец понял, что рыжеголовый действительно нанес мне удар стилетом и тот, другой, чужак в моем сознании, в непосредственной связи с болевыми центрами не устоял и отступил, оставив меня одного.

Сквозь багровый туман я увидел, как надо мной появилась фигура Оммодурада. Нагнулась и снова выпрямилась с императорской матрицей памяти в руке. А где-то поодаль, за ним, изворачивался Фостер, душа цепью наручников рыжеголового лакея. Оммодурад повернулся, шагнул, вырвал своего слугу из рук Фостера и оттолкнул в сторону.

Оммодурад выхватил свой кинжал. Фостер, словно пума, прыгнул вперед, ударил цепью, и оружие отлетело в сторону. Доменьер с проклятьем отступил. В этот момент рыжеголовый подхватил стилет и бросился на Фостера.

А я сражался со своим непослушным телом, пытаясь дотянуться до бедра и расстегнуть кобуру. Аммерлин сумел вырвать из моего сознания память об императорской матрице, но о револьвере он так ничего и не смог узнать. Преодолевая боль, я вытащил пистолет, медленно, неуклюже поднял его, нацелился на всклокоченный рыжий затылок и выстрелил. По залу прокатилось гулкое эхо. Оммодурад поднял свой клинок, и теперь Фостер отступал от него, весь забрызганный кровью рыжеголового. Он уперся спиной в стену, символ Двумирья оказался прямо над его бледным лицом. От потери крови у меня все плыло перед глазами, покрываясь багровым туманом.

Но меня еще мучила ускользающая мысль, найденная мной в сознании Аммерлина. В центре виднелась розетка с выступом, словно рукоять меча…

Ну, конечно, меч Ртра, использованный однажды на рассвете мира, но затем забытый, вложенный в ножны из камня, закодированный памятью Ртра, чтобы никто другой не мог им воспользоваться…

Преодолевая невыносимую боль, я глубоко вдохнул, смаргивая подступающую темноту.

— Фостер, — прохрипел я. — Меч!

Фостер метнул на меня взгляд. Я говорил по-английски. Чуждый язык в этом окружении. Оммодурад не обратил на меня никакого внимания.

— Вытащи… меч… из камня! Ты же Кулклан…

Он потянулся и ухватил изукрашенную рукоять. Оммодурад с криком бросился вперед.

Меч — четыре фута сверкающей стали — выскользнул из стены. Оммодурад резко остановился и уставился на сияющее лезвие в руках Фостера, скованных наручниками. Затем он медленно опустился на колени и склонил голову.

— Я сдаюсь, Кулклан, — сказал он. — Я взываю к милости Ртра.

Я смутно слышал топот бегущих ног. Я провалился куда-то, снова выплыл. Словно в тумане я ощущал, как Торбу приподнимает мою голову, видел склонившегося надо мной Фостера. Они о чем-то говорили, но я ничего не понимал. Мои ноги были холодны, и холод поднимался все выше и выше.

Меня касались руки, холодная гладь металла у моих висков, я хотел сказать что-нибудь, сказать Фостеру, что нашел ответ, который ускользал от меня всю жизнь. Мне хотелось сказать ему, что все жизни кажутся одной длины, если взирать на них с перспективы смерти, и что жизни, как и музыке, не нужен смысл, а только симметрия.

Но это было мне не по силам. Я пытался удержать мысль и унести ее с собой в ледяную пустоту, куда я уплывал. Но она ускользала, ускользала прочь, и только я один оставался в пустоте, ветер, дующий сквозь вечность, уносил прочь остатки моего "я". И я остался один на один с темнотой…

Я проснулся от утреннего света, такого яркого и насыщенного, каким он бывает, когда мир кажется молодым и прекрасным. На высоких окнах колыхались паутинки занавесей, сквозь которые я видел, как по небу плывут белые облака.

Я повернул голову. Рядом стоял Фостер, одетый в короткую белую тунику.

— Что за идиотская одежонка, Фостер? Однако на тебе она неплохо смотрится. Хм, а ты, а гляжу, постарел, тебе никак не дать меньше двадцати пяти.

Фостер улыбнулся:

— Добро пожаловать на Валлон, мой друг, — сказал он по-английски.

Я обратил внимание, что он запнулся, произнося слова, словно давно уже не пользовался этим языком.

— Валлон, — повторил я. — Выходит, это все не сон?

— Пусть все остается сном, Легион. Твоя жизнь начинается сегодня.

— Что-то мне надо было сделать, — задумчиво произнес я. — Не помню. Впрочем, неважно. Я ощущаю себя, как новорожденный.

Возле кровати появился еще один.

— Гоп, — сказал я, но потом заколебался. — Ты ведь Гоп, верно? — спросил я уже по-валлонски.

Тот засмеялся:

— Да, меня так звали, но мое настоящее имя — Гвенн.

Я осмотрел свое тело и увидел, что на мне такая же туника, как на Фостере, только голубая.

— Кто меня так одел? — спросил я. — Где мои джинсы?

— Это одеяние тебе больше подходит, — ответил Гоп. — Вставай, поглядись-ка в зеркало.

Я поднялся и шагнул к высокому зеркалу.

— Да это же не я, ребята, — и замолк.

На меня из зеркала смотрело отражение могучего, черноволосого атлета. Я двинул рукой, и тот последовал моему примеру. Я резко обернулся…

— Что… как… кто?

— Смертное тело, бывшее Легионом, погибло от ран. Но память твою мы записали. Нам пришлось ждать много лет, прежде чем смогли вернуть тебе жизнь.

Я снова посмотрел на отражение. Молодой гигант в свою очередь, ошеломленно взирал на меня.

— Я помню, я помню… нож, рыжеголового, доменьера доменьеров…

— За свои преступления, — вставил Гоп-Гвенн, — он был отправлен в изгнание, пока не наступило время трансформации. Долго нам пришлось этого ждать.

Я снова глянул в зеркало и теперь только узнал две знакомые физиономии. Одна из них маячила где-то внизу у самых ног и принадлежала кошке, известной мне, как Итценка. А вторая — моя, как я теперь видел, принадлежала Оммодураду, молодому и полному энергии.

— На его пустое сознание мы просто нанесли твою матрицу, — пояснил Гоп.

— Он расплатился с тобой за твою гибель.

— Наверное, как маленький капризный ребенок, я должен был бы закатить хорошую истерику и потребовать, чтобы мне вернули мое собственное тело, — произнес я медленно и так, и эдак поворачиваясь перед зеркалом. — Но штука в том, что мне нравится походить на господина Вселенной.

— Твое земное тело была заражено вирусами старости, — откликнулся Фостер. — Но теперь-то ты можешь не беспокоиться о ранней смерти.

— Однако пошли, — сказал Гоп-Гвенн. — Валлон ждет, — и он подошел к высокому окну.

— Твое место всегда рядом со мной, — произнес торжественно Фостер. — Все Двумирье открыто для тебя.