Олег Кулагин - Московский лабиринт

Опять улыбнулся, еще более обворожительно. Думаю, он знал, что улыбка ему идет, и старался использовать ее как можно чаще.

— Фатеев, распорядитесь насчет кофе!

Полковник вышел, и кофе принесли буквально через минуту. Наверно, заранее сварили и лишь слегка подогрели. А булочки выглядели такими аппетитными, что я сразу вспомнила: ничего не ела с самого утра.

— Не стесняйтесь, — сказал Алан и пригубил из чашки, подавая пример. — Кофе довольно хорош. Поверьте, в чем в чем, а в этом я разбираюсь.

— По-моему, в МакДоналдсах кофе всегда одинаковый.

Он рассмеялся. Вполне искренне.

— Ну да. Все американцы — примитивные идиоты. Шагу не могут ступить без передвижных сортиров и МакДоналдсов. А в России по улицам городов скачут сумасшедшие казаки и бродят белые медведи.

Насчет медведей не знаю, но однажды зимой на улицах разрушенного Курска я едва спаслась от волчьей стаи. Только об этом я говорить Алану не буду. И про то, чьи именно бомбы сделали Курск таким — тоже. Зачем портить приятную беседу? Лучше выпью кофе.

— Некоторые стереотипы очень живучи, — весело констатировал Алан. — Но культурным людям и в Америке и в России вполне по силам их преодолевать. — Тут же поправился: — Преодолеть.

Интересно. Он второй раз сказал «в России». Обычно американцы добавляют «бывшей». Или вообще стараются не использовать «устарелое название».

Пока я налегала па булочки, Алан смотрел на меня умильным взглядом любящего отца. Где-то после второй чашки кофе в этом взгляде что-то изменилось. Он начал переходить к делу:

— Знаете, Татьяна, я в трудном положении. Я очень хочу вам помочь. Но не смогу этого сделать, если вы не захотите помочь себе сами.

Ну конечно. Добрый дядя прогнал злого и теперь рассчитывает на мою откровенность. Господи, как однообразно… Прием, описанный в сотнях книжек и фильмов. Неужели даже в цээрушных разведшколах не могут придумать что-нибудь оригинальнее? Или сама ситуация располагает к шаблону?

Будем подыгрывать, ничего не остается. Кофе действительно хороший, а булочки и впрямь замечательные. Когда еще удастся такие попробовать. Может, вообще никогда…

Я прожевала и изобразила глуповатую невинность:

— Что вы имеете в виду?

Он сверкнул белоснежными зубами:

— Не пытайтесь казаться менее умной, чем вы есть на самом деле. Вы — способная девушка. Я знаю, вы учились на первом курсе биохимического факультета. Почему бросили учебу?

— Потому что вы разбомбили университет.

Алан качнул головой:

— Мне очень жаль. В любом серьезном деле бывают маленькие оплошности. Я уверен, что университет пострадал по ошибке. И кстати, вы еще так молоды, перед вами открыты перспективы… Почему бы вам не продолжить учебу за границей? Это можно устроить.

— Мне нравится жить здесь.

— Понимаю ваши чувства. Но нельзя позволять иллюзиям лишать вас будущего. Сейчас Россия лишь устарелое географическое понятие. — Он торопливо поправился: — Я имею в виду то трудное положение, в котором оказалась ваша родина. Приобретя квалификацию, опираясь на знания, а не на старые химеры, вы могли бы лучше ей помочь. — Доверительно склонился в мою сторону: — Поверьте, милая Татьяна, я уже немолод и имею кой-какой опыт. Экстремизм не решает ни одной проблемы. Наоборот, он их создает. И никто сейчас не делает больше для этой страны, чем правительство Гусакова и Международный Совет.

— И Рыжий? — уточнила я, наивно хлопая ресницами.

Это становилось почти забавным. Он действительно рассчитывает так запросто меня обработать? Что называется, «промыть мозги» в дружеской беседе. Нет, на дурака не похож. Какой-то козырь у него должен быть. Пока что он развлекается. «Чешет» по шаблону, не задумываясь, а сам не спускает с меня глаз, будто хочет насквозь увидеть.

Алан засмеялся:

— Я же говорил, некоторые иллюзии трудно преодолевать. Так часто бывает. Великих реформаторов современники не ценят. А потомки — ставят памятники. Анатолий Борисович делает все, чтобы экономика бывшей России стала эффективной. Многие предыдущие правители любили рассуждать об этом. А он не только говорит, но и делает.

Ну вот. Наконец прорезалось словечко «бывшая».

Уловив что-то в моем взгляде, американец посерьезнел:

— Да, это тяжело. Порой это больно. Я сам искренне переживаю за великий русский народ. Но это — необходимые временные меры. Через несколько лет вы не узнаете эту страну.

Уже и сейчас не узнаю. Представляю, что будет еще через несколько лет.

— Я давно знаком с Анатолием Борисовичем. У него есть одно качество, уникальное для политика, — продолжал ораторствовать Алан. — Да, он не популист. Но он всегда выполняет обещания. Помните, как быстро удалось навести порядок в Воронеже?

Комната слегка качнулась вокруг меня. Изображать наивность вдруг стало тяжело. Невыносимо…

Воспоминание. Мучительно-яркое…

Огромное, чуть припорошенное снегом поле. Вмерзшие в землю тела — по всему полю… И где-то среди них — трое самых родных и близких… Я искала. Вглядывалась в изуродованные лица. Кровоточащими пальцами разрывала мерзлую землю. Слепла от слез.

Не нашла…

Рыжий выполняет обещания…

— …Явные позитивные сдвиги, — будто через вату доносился голос Алана, — население больше не ощущает нехватки продовольствия. С этим нельзя спорить. Это факты…

Да, Тула — сытый город. Почти как Москва перед войной. Здесь хватает ярких витрин. Сюда не допускают беженцев. Но я знаю, что стоит отъехать километров на триста-четыреста…

Лишенные света и тепла, полумертвые города. Убогие деревни… И тощие ребятишки вдоль обочин автомагистралей — каждый раз, когда проходит натовская колонна. Они ждут. Иногда им везет, и миротворцы начинают швыряться монетами.

Однажды я тоже ждала у обочины. Я была старшей в компании таких же замурзанных существ. Нам не повезло. Самые добрые и щедрые — немцы. А в тот раз мы нарвались на литовцев. В детей полетел град пустых бутылок. Литовцы хохотали, тренируясь в меткости. Один из мальчиков, лет шести, не сумел увернуться. Упал с разбитой головой.

Я взяла камень и у поворота догнала ту машину. Швырнула булыжник в их рожи… Не промахнулась. И отсиживалась в канаве, пока над головой свистели пули…

— …конечно, миротворческий контингент сыграл свою роль в борьбе с анархией. Но сейчас обстановка стабилизировалась. И пытаться раскачивать ее — безумие.

Я подняла голову:

— Стабильность? Да, на кладбище всегда спокойно…

— Жаль, Татьяна, что у нас не получается разговор, — менее задушевным тоном констатировал Алан. — Наше сотрудничество было бы полезным в первую очередь для вас.

Странно, но в глазах его мелькнуло что-то вроде удовлетворения.