Николай Полунин - Цербер

Ладно бы так, Гошу теперь эти вопросы не волновали, но, употребив по назначению свою репарацию там же, на месте, тетя Неля сделалась излишне шумной и разбудила Гошу при помощи рук и даже ног. Ее интересовали источники Гошиного изобилия. Конкретней: что именно из дома Гоша загнал. Пьяная тетя Неля становилась нестерпимой. Гоша, отойдя в туалет, прислал себе утренние граммчики и решил, что пора претворять в жизнь намеченные вчера на трезвую голову планы.

Он прожевал присланный себе же огурчик, а всю банку поставил на стол на кухне, не обращая внимания на возмущение тети Нели, которое все никак не перерастало в благодарность.

«Больше я к тебе не вернусь, — сказал Гоша гордо. — Прощай, тетя Неля, и спасибо за все. Может быть, когда-нибудь тебе будет стыдно, и ты еще пожалеешь».

Он сказал так, не совсем понятно, и ушел.

Он мог бы оставить тете Неле несравнимо более ценную память по себе, чем восемьсотграммовая банка итальянских маринованных корнишонов и свой неизвестно где заныканный паспорт, но Гоша не терпел, когда на него кричали. Он этого просто не переносил.

— Да, не переношу, — сказал Гоша, встав, как нескладная жердь, посреди этой странной квартиры со странными людьми, куда привел его, бесцеремонно ухватив за рукав, не менее странный рыжий человек в каскетке.

Тезка-Мишка вынул субъекта Гошу из кучки обычных вьющихся на его любимом месте таких же субъектов. По дороге от тети Нели Гоша то ли с горя, то ли от обуявшей лихости дважды вызывал себе «граммчики». Поэтому, прибыв, не вспомнил свои разумные намерения, а с ходу предложил какому-то смутно знакомому пари, что запросто доставит вот сюда, прямо на этот пятачок часовую стрелку с Кремлевских курантов.

Мишка угадал в момент, когда к Гоше, оравшему:

«Теперь веришь?!», вылетел парень из ларька, содержимое чьей витрины частью стояло на одноногом столе между Гошей и обомлевшим собеседником, а частью валялось вокруг.

Остальные субъекты еще стояли с разинутыми ртами, когда все испарилось — на ту же свалку, — а Мишка, распознав в гомоне «граммчики», засовывал Гошу в свои «Жигули» тринадцатой модели, которые были у него запасные. Гоша удивлялся, но не протестовал. Ему требовалась родственная душа, все равно какая.

— Что же он такое вытворяет?

— Точно не скажу, шеф, но «граммчики» — это он, можете не сомневаться.

— С чего ты взял, что он — третий? — спросил Павел, разглядывая Гошу, как редкую птицу, на которую Гоша, кстати, смахивал. Запросто уселся за их стол и даже сам себе налил кофе. По случайности попал в бокал Павла, и, когда попробовал, брови на его худом и унылом лице поползли вверх.

— Ах, ну да, — сказал Павел, — ОНА. Чем же знаменит наш новый друг?

— Егор Кузьмич. — Михаил присел с Гошей рядом, тогда как Елена Евгеньевна, наоборот, отодвинулась в самый угол софы. — Можете не беспокоиться, вы среди друзей. Угощайтесь, чем Бог послал, не обессудьте за скудный стол, у меня, сами видите, небольшой… ремонт.

— Он же переезд, — вставил Павел. — Или потоп с пожаром. Минька, в магазин мальчугана пошли, уж открыто. Такую ораву закусками не прокормишь.

— Пожалуйста, — хмуро заявил тезка-Мишка, надувшись за «мальчугана», — я могу. Только вы лучше этого попросите… Кузьмича. Он вам запросто.

— Что надо? — начал Гоша и сам себя перебил: — Нет, сперва…

— Ай! — вырвалось у Елены Евгеньевны. Ей, сидевшей сбоку, удалось поймать самый момент возникновения «граммчиков» из ничего.

Остальные просто увидели, как Гоша развел ладони, а под ними стоял пластиковый порционный стаканчик.

— За знакомство, — сказал Гоша.

— Ну, я попал! — Тезка-Мишка длинно, с поворотами и вывертами выматерился, одновременно страшно копаясь за пазухой. — Шеф, отпусти меня! Бога ради, сам грешен, святым крестом клянусь — никому! В монастырь уйду, грехи замаливать!.. Нынче же вечером…

Он бухнулся на колени, вытянув перед собой крестик на суровом гайтане.

— Прекрати комедию! — рявкнул на него Михаил. — Что это тебе — театр? Встань, сядь сюда, и чтобы я тебя не видел и не слышал!

— Однако это становится забавным, — медленно сказал Павел, наблюдая, как Гоша приканчивает граммчики.

Михаила в этот момент больше интересовала реакция Елены Евгеньевны. После «ай!» она не издала ни звука, смотрела на Гошу без боязни, с одним только тревожным любопытством. Ее прекрасное лицо казалось посеревшим от усталости.

— Все это очень интересно, Егор Кузьмич, — сказал он Гоше, — а что еще вы можете?

— А чего хочешь! Что надо — то и могу. Вот… — И на столе появились разноцветные бутылки с ликерами. Две, вставши криво, завалились и разбились бы, не подхвати их Павел.

— Вот — еще… — Куча шоколадок, батончиков, «сникерсов», пакетов с кексами.

— Чего еще надо? — Гоша оглядел всех победным, хотя и сильно замутненным взором. — О! Хошь пари, как тебя… Стрелку со Спасской башни? Прямо сюда, хоч-шь?..

Далась сегодня Гоше эта стрелка. Он и не подозревал, а все потому, что тетя Неля, против обыкновения встав рано, безжалостно будила его под пиканье сигналов точного времени, а в Гошином сне оно стало грохотом курантов.

— Вы мне не говорите — алкаш. Может споткнуться человек? Спотыкнуться? Шампанского — на! Гоше стоит только знать — где, и я все могу. Хочешь стрелку? Обе… счас…

Павел, тоже пристально наблюдавший за Гошей, который «плыл» на глазах, быстро подсел к нему, приобнял за плащ. Плечи у Гоши были такие узкие, что совершенно в нем терялись.

— Егор… Гоша, Кузьмич, — загудел доверительно, как старому корешу, — ну ее на… пардон, эту стрелку. Хватит с нас стрелок. Давай мы с тобой еще по стопарю? На пари? Чего-то мне не верится. Как ты их там добываешь, откуда берутся-то?

— А! — Гоша весь оживился. — Интересно! Теперь все вы Гошей интересуетесь, это раньше вам Гоша был как пыль, как тряпка… половик, ноги вытирать! Жена ушла… пусть идет! Пусть ей будет стыдно! Ничего, вы теперь все у меня… я вам всем сейчас…

Михаил похолодел. Что он может в следующий миг учудить? Что заставит явиться? Целиком винный погреб? Мокрое же место останется…

— Не, ты погоди, погоди, — вел свое Павел, вдруг круто захмелевший. — Ты мне про нее, голубушку, разъясни. Про нашу. Ну их, шипучки эти, бегать только… пардон. Давай по стопке! На брудершафт! Ну-ка…

Гоша икнул, на столе, где и так уж было не провернуться, появились два стакана «Российской». Паша быстренько привел их в боевую готовность и один за другим сноровисто влил, невнятно приговаривая, в Гошу.

— Давай-давай-давай, Кузьмич, ну-ну-ну… Гоша проглотил, обвел всех невидяще и, рыгнув, отвалился.

— Вот так, Братка, — сказал Павел. — О чем думаешь?

— Вспоминаю, как ты китайскую мину-«лягушку» обезвреживал.