Николай Полунин - Орфей

Внезапно я осознал, что все мои хвори куда-то испарились. Перестало звенеть в висках, стягивать и пульсировать заштопанные места под повязкой на голове, даже саднить на руках перестало. Я ошеломленно поглядел — стертые до крови ранки остались, но не болели. Гордеев все стоял ко мне спиной, глядел на экран. Там, уезжая со съемок, артисты забывали Иисуса распятым на кресте.

— Зачем… — Получилось хрипло, я откашлялся. — Зачем было заставлять заново переживать это? Я чувствовал, что эти сны — неспроста. Испытывали удовольствие, заставляя меня? Не читали моего досье? Спросить не могли?

— Нет. Игорь, — сказал он, все не поворачиваясь, — у нас у каждого были свои потери, ведь так? Мне нужно было узнать о вас. Все, как было на самом деле, а не то, что сохранилось в записях. Я узнал. Благодарю и сожалею, что это должно было оказаться для вас нелегко. Больше я не буду, — повторил он.

— Потери. И у вас?

— Да, — ровно произнес он. — И у меня. Что касается формы, то сновидения обладают кататоническим эффектом. В частности, это и обусловливает такую глубину восприятия. Забыв о том, что окружает въяве, человек воспринимает сон подчас даже ярче, эмоциональнее. Некоторые обладают возможностью вызывать сны по собственному желанию. Сновидения, — поправился он. — Такие сны называются люстридными. К ним относятся и вещие, или сны-«проколы», которые либо дают информацию о событии, предвосхищая его в реально текущем вашем Времени, либо делают видящего свидетелем того, что происходит сию минуту, но разнесено с ним в пространстве.

Я криво усмехнулся — тоже, Кузьмич еще один, лекции читает.

— А вас попросят отсюда убраться, вы в курсе? Колдовство вуду готовят…

— Я знаю. Мы же были там вместе, я все слышал. — Гордеев наконец отвернулся от экрана. — Извини, что я тебя немножко поэксплуатировал. Мне надо было знать. — Появившаяся было улыбка тут же исчезла. — Никогда не говори о вуду небрежно, Игорь. Это не тот предмет, которым можно пренебречь. Лучше не упоминать совсем, чем относиться легкомысленно.

— Все, все, сэнсей. Слушайте, господин Гордеев, правда, убирайтесь, а? Спасибо за медицинскую помощь, даже если это колдовство. И до нескорого свидания. Дверь открывается наружу. У вас без меня много дел.

Он, конечно, и не подумал уходить. Он опять уселся в кресло, в котором я его увидел, едва разлепил глаза. Увидел, зажмурился от невозможности увиденного и еще минут десять притворялся спящим, лихорадочно думая и приказывая себе успокоиться. Ничего не вышло, как теперь поняли.

— Игорь, ты совсем мне никаких вопросов задать не хочешь? — Похоже, это его и вправду удивило.

— Обойдусь.

— Расторможенная психика спящего может становиться своеобразным приемопередатчиком связи между Мирами.

— Не придуривайтесь выжидательно, господин Гордеев, меня этим бредом ночью пичкали. Я у Кузьмича шар прозрачный попрошу. Какой-нибудь, у него много. И штучек с гипнозом не надо бы. Эти вспышки, газоны, фиалки-хризантемы…

Я понял, что словами с ним не разойтись, и примеривался, чем бы ему въехать в башку потяжелее. Сбоку, чтоб увернуться не успел. Вот убедимся, читает он мысли, нет? Как назло, в спальне ничего подходящего не оказывалось. Ящиком от тумбочки? Легкий. Всей тумбочкой? Массивная, не размахнешься.

— Это был не гипноз, Игорь, — сказал он неожиданно мягко. — Я просто проверял кое-что. Мне пришлось. Извини и за это. Я, конечно, могу уйти сейчас, и меня даже не придется гнать пинками. Но надо идти вместе…

— На фиг? Без меня к крестникам выйти боитесь? Они вас любят, не дрейфь. Жонглера и Мудреца. Молятся, что им райское спокойствие тут создано. Лодочником и Защитником.

Я с удовольствием заметил, как Гордеева передернуло. Чем-то я его достал. Чем бы, узнать. Я бы уж повторил, в гуманность играть не стал бы.

И одновременно снова начала пробуждаться неуместная симпатия к нему. Как тогда, в Доме. К нему? Вырвавшему меня из пусть мрачной, но тишины? Заставившему вновь пережить то, от чего бежал? Бросившему в тот же, а то и худший водоворот из угроз, требований, мистики, безумия? Отнявшему надежду когда-нибудь, не скоро, но в конце концов пережить и забыть? Уже почти сбывшуюся надежду…

Симпатия? К нему, такому? А ведь да. Я ведь только две вещи не перевариваю физиологически: открытое хамство и природную тупость. От первого отхожу или бью в морду, от второго тоже отхожу или бью. Но тупых, если, конечно, они не хамят, я перед этим жалею. Гордеев не подходил ни под одно из двух.

— Ладно, пошли. От вас не отвяжешься.

— Что? Нет, ты неверно понял. «Идти вместе» — скорее аллегория, чем руководство к действию. Как, кстати, вы здесь собираетесь дальше жить?

— Как жили. Старички подскажут, если я чего не доеду. У нас с этой ночи полное взаимопонимание. Они — чокнутые, я тоже скоро с нарезки съеду. Уживемся.

— Правдивый не вернется.

— Вот как? Ну, ничего. Лариса Иванна утешится с Бледным. Глядишь, меня в темном месте отловит. Притиснет к теплой стенке… Постойте, как так — не вернется? Он уж…

— Александр Андреевич Правдивый скончался через двадцать минут после выхода с Территории. Ничем не спровоцированный общий инфаркт.

Я сглотнул. Значит, когда мы говорили о нем… когда я читал его записку — уже. В коридоре продолжала ярко гореть лампочка.

— А это? Не от него? Фу ты, заморочили они мне… Я так и знал, что никакие это не чудеса! Пр-ридурки. Саня, Саня…

— Это от меня пока, — невозмутимо сказал Гордеев. — Точнее, через меня от… но мы успеем об этом. Феномен Правдивого, как и твой, уникален. С ним работали уже три года. Рабочее название — «Светлый Круг». По-моему, что-то литературное, ты, может, вспомнишь, откуда. Состоял феномен в том, что в непосредственном окружении Правдивого у тех, кого он считал близкими людьми, повседневные бытовые проблемы вдруг начинали решаться сами собой. Это не только питания и обслуживания касалось, просто на Территории возможностей проявиться мало. Здоровье, например. С появлением Правдивого в Крольчатнике исчезли болезни и хвори. Простуды, насморки, такого рода. Мигрени. Ты-то при всех своих погружениях ничего не чувствовал на выходе. Потом, сразу после, как вне Крольчатника бывало.

— Погружениях?..

— «Накаты», называешь их ты. Ты думал, это я помогал? Впрочем, ты так не думал… Люди из Сектора… хотя ты этого и не знаешь… в общем, с ним работали очень плотно, пока я не вытащил его на Территорию. Тоже не без помощи одной из здешних контор. У вас теперь много…

Снова — «ваших», «у вас здесь». Кто вы, доктор Зорге? Начхать мне на тебя, кто ты там.

— А началось у Правдивого, между прочим, с глубочайшей личной трагедии. Он потерял всю семью, жену и трех дочек, в Сумгаите. Тогда и… Короче говоря, без Правдивого в Крольчатнике становится туго. Ну, да тебя это не касается.