Андрей Круз - Земля лишних. Исход

В Старом Свете один человек мог убивать другого на глазах у остальных, унижать слабого, отбирать по праву сильного. И остальные, скованные законами, правилами, неестественной моралью, предпочитали не ввязываться, уходить, отворачиваться. Здесь же люди были помещены в первобытный мир, и все это плохое, пришедшее из прошлого, отваливалось как шелуха. Здесь люди объединялись в общества свободных и равных. Здесь те, кто пытался управлять другими, основываясь на не понятных никому привилегиях, просто выглядели смешно, как правительство из местной Москвы, раскатывающее с синими «мигалками» по саванне, пугая тупо глядящие на них стада рогачей.

Но и плохие люди получали здесь новые права и новые возможности. То зло, которое скрывалось в старом мире, здесь расцветало и переставало прятаться. Каждый подонок раскрывался во всем блеске своей подлости – и творил то зло, которое желал вершить всегда. И даже в этом была своя светлая сторона. У подонков не было той защиты, которая была в прошлой жизни. Переходя грань между добром и злом в этом мире, негодяй открывался для всех взоров, давая возможность тем людям, которым не безразлично то, что происходит вокруг, принять на себя ответственность за его дальнейшую судьбу и сделать эту судьбу по возможности недолгой и болезненной.

Этот мир был честен в своей основе, честен и в добре, и в зле. Даже та странная и подлая сила, которая старалась управлять созданным ею же миром, не могла выполнить всего задуманного. Люди были лучше и выше этого, выше интриг и подлостей. Люди оставались людьми, причем такими, какими их задумала природа, создавая человечество, а не такими, какими их пыталась сделать искаженная мораль последних веков. И касалось это не только людей в землях, противных этой силе, но и людей, на которых эта подлая сила пыталась опираться. Люди были лучше, чем о них пытались думать…

Надо же, философствовать начал, о мироустройстве задумался, а сам не могу в своем отношении к двум женщинам разобраться. Поэтому мысли о высоком пока в сторону – и займемся делом. Надо готовить переговоры с кубинцами.

Мария Пилар и Михаил предварительный план проработали хорошо. После обеда к нам присоединился Барабанов и пришел майор из вертолетной эскадрильи. Посчитали, обсудили, разработали уже детальный план. Все же не штурм Берлина готовим, а секретную встречу с союзниками, не более.

Закончили мы работу около девяти – как раз оставалось время съездить домой и приготовиться к «проставлению». Осталось даже время посидеть вдвоем на веранде, которая превращалась в наш домашний клуб, попить кофе. Мария Пилар была непривычно молчалива, только слегка улыбалась каким-то своим мыслям, было тихо и спокойно.

В клуб мы приехали минут за десять до назначенного времени, чтобы иметь возможность сыграть роль гостеприимных хозяев торжества. Приехал Николай Барабанов с женой Инной, с которой он в свое время познакомился в госпитале, когда она ему выковыривала пулю из ягодицы и которая работала теперь хирургом в гарнизонном госпитале. Пришел Гонтарь, один. Как оказалось, Палыч был закоренелым холостяком. Пришел Немцов с женой Машей, с которой познакомился здесь, встретив ее в конвое, перевозившем новых переселенцев на русскую территорию. На конвой напали, был бой, Немцов командовал и побеждал, чем поразил сердце молодой учительницы русского языка и литературы из Костромы до самого его дна. Теперь у них уже двое детей, один из которых учит литературу под присмотром своей мамы, а второй мечтает служить в легкой пехоте, как папа.

Был Владимирский с рыжей веселой Катей, пришел Быхов с девушкой в равном с ним звании с бригадного узла связи – маленького росточка, с черными короткими волосами. Звали ее Ниной, и на фоне могучего кавалера выглядела она просто ребенком. Впрочем, я заметил, что так частенько бывает, что маленькие женщины предпочитают крупных мужчин, а уж крупнее Быхова быть сложно.

Мария Пилар была, естественно, неотразима, владела умами и вниманием, смеялась, танцевала, даже отобрала гитару у музыканта из джазового квартета, играла на ней сама, заставила еще и их играть «Besame mucho» и спела, и голос у нее оказался удивительный – не слишком сильный, но бархатный, вибрирующий и восхитительно нежный. Она вновь была в белом маленьком платье, блестящие черные волосы распущены и заброшены за спину, и на сцене она напоминала какую-то удивительную статуэтку, даже появилось ощущение нереальности. Казалось, что так не бывает, это все вино делаете тобой, теплая ночь, музыка, настроение праздника, но никто не может быть так прекрасен, как эта женщина, поющая о любви на языке, который мало кто понимал в зале, но все молчали и все слушали ее.

Когда песня закончилась, в зале сначала молчали, потом захлопали, закричали, квартет сыграл ей, улыбающейся и идущей к столикам, вслед несколько аккордов, из-за столов вставали, свистели. Метрдотель и официанты аплодировали, вышли даже с кухни. Она подошла ко мне, нагнулась, поцеловала, зал засвистел, снова захлопали, она всем помахала рукой и села за стол. Мария Пилар Родригез по-прежнему потрясала мироздание и разбивала сердца.

Нашлась в клубе и водка, которой наполнили алюминиевую кружку и в которую бросили сразу восемь звездочек, поскольку звание образовалось само по себе, без предварительного вступления. Пришлось пить до дна, впрочем, водки выпили и все остальные, и даже Мария Пилар по-гусарски лихо опрокинула стопку.

Потом снова пили вино, которое смешалось во мне с водкой, и я опьянел, но не слишком сильно, много говорил, рассказывал анекдоты, впрочем, этим же занимались и все остальные за столом, поэтому я ничем из окружения не выделялся.

Разошлись далеко за полночь, долго разговаривали возле выхода, прощались, кто-то обещал кому-то прямо завтра приехать на шашлык, кто-то предлагал ехать на охоту, в общем, был обычный пьяный сумбур уже закончившегося официально, но по-прежнему пытающегося никак не закончиться праздника.

Домой поехали на клубной машине – была у них такая услуга. Мария Пилар продолжала негромко петь песню за песней, пританцовывать на сиденье, волосы у нее растрепались от ветра и пребывали в восхитительном беспорядке.

Все было чудесно, романтично, мы ворвались домой как ураган, затем ураган разделился на два отдельных вихря, каждый из которых затих в отдельной спальне. Я угомонился быстрее, а из ее комнаты долго доносились шаги, хлопки двери в ванную, пение в душе и пение в комнате. Потом я уснул.

С утра Мария Пилар в первый раз на моей памяти выглядела серьезной и сосредоточенной. Наряд на ней был таким же, как и по дороге из Аламо, но сверху она набросила камуфляжную куртку. На плече висел стволом вниз карабин FNC с оптикой в чехле.