Виктор Точинов - Аутодафе

Хантер говорил и говорил, не замечая, что речь звучит всё горячее, всё бессвязнее. Не обращая внимания, что карабин давно лежит не на коленях, а на полу рядом со стулом…

Эдуард Браницкий – прямой потомок графа Ксаверия-Августа Браницкого – смотрел на него с грустью. На любой войне все средства хороши… Даже такие. Бедный мальчик не подозревает, что только что превратился в живую бомбу. Которой предстоит взорваться очень скоро. В признаках возрастной мутации Браницкий не мог ошибаться. Хотя и не представлял, какое химическое или иное воздействие настолько ее задержало. И с какими отклонениями от нормы она будет проходить. В любом случае едва ли бедняга сообразит, что можно снимать приступы неконтролируемой агрессии, разрывая на куски птиц и животных… И что стоит держаться подальше от зеркал.

Неслышно вошла женщина. Браницкий торопливо стер с лица грустную усмешку. Взял Станислава за руку, заглянул в глаза… Тот не отреагировал – голова клонилась к груди, бормотание стало вовсе уж неразборчивым.

Браницкий с усилием приподнял своего недавнего собеседника, поставил на ноги. Перекинул через плечо ремень карабина. Вопросительно взглянул на женщину. Она кивнула:

– Пора. Дойдет до околицы и проснется. Словно на секунду в глазах потемнело… Никого не встречал, ни с кем не говорил.

– Шагай… – Браницкий легонько вытолкнул Хантера в дверь.

Долго смотрел, как тот удаляется – медленно, слегка пошатываясь. И вспоминал, как…

…Как много лет назад брел по звенящей от мороза лесотундре – тоже пошатываясь, но от истощения. А рядом брёл зверь, очень похожий на медведя. Они шли вместе не один день и на ночевках засыпали, плотно прижавшись друг к другу, – длинная шерсть спасала от холода обоих. И оба одинаково обессилели от голода.

И обезумели…

Однажды, к исходу месяца кошмарных странствий, Браницкий проснулся от дикой боли – зверь грыз его лицо. Находящегося в полной силе «соседушку» – так и только так иносказательно называли своих зверей сморгонцы – ни один человек не одолел бы в рукопашной. Но по огромной твари, сжигающей слишком много энергии, голод ударил куда сильнее, чем по ее спутнику. Браницкий бил и бил ножом в навалившуюся тушу, не замечая, что она перестала двигаться, что кровь уже не струится сквозь шерсть.

А потом…

Самое страшное случилось потом. Наверное, он мог успеть, если сразу бы занялся разделкой. Но сил осталось слишком мало, и надо было позаботиться о страшных ранах, сплошь покрывших лицо… Затем тугорослый кедровый стланик никак не хотел поддаваться ножу, а уложенный в костер, никак не хотел вспыхивать…

Жевал он неторопливо, медленно, прекрасно зная, как опасно набивать утробу после длительной голодовки. Желудок выл от нетерпения и счастья. Почти всю трапезу Браницкий не открывал уцелевший глаз – лежавшие у костра куски мяса ничем не отличались от расчлененного человеческого тела…

– Думал, не дождусь… Ну как, удачно? – тихонько спросил Василий Севастьянович.

Хантер молча кивнул головой. И на следующий вопрос ответил неопределенным жестом. Старик не стал расспрашивать дальше. Ежику понятно: служба у парня такая, что болтливые на ней не задерживаются.

Агент Мартин полностью потерял чувство времени – ему казалось, что бой длится много часов и будет длиться еще вечность. Всю оставшуюся жизнь. Их жизнь.

Раскалившийся металл автомата обжигал руки, правое плечо превратилось в сплошной синяк, Мартынов стрелял по фигурам, короткими перебежками приближавшимся к доту, они вжимались в землю и стреляли в ответ, потом снова перебегали но некоторые, не сумев разминуться с буравящим воздух свинцом, оставались лежать неподвижно.

Казалось, так будет бесконечно. Но лишь казалось: вычислив «мертвые», непростреливаемые зоны, противник подбирался всё ближе..

Дышалось тяжело – систему принудительной вентиляции Диана отключила почти сразу. Пропитанный пороховой гарью воздух впивался в легкие тысячами крохотных зазубренных крючочков. И отчего-то оставлял кислый металлический привкус во рту…

Потом – неожиданно – всё закончилось. Вернее, замерзло в неустойчивом равновесии. Смолкла стрельба, пятнистые фигуры не попадали больше в прорезь прицела.

Небольшая пауза – и зазвучал голос. Холодный, спокойный, усиленный мегафоном голос Сапсана.

Им давали пять минут на раздумья – не больше и не меньше. А потом в действие будет дистанционно приведена система самоликвидации дота. Если, конечно, они не предпочтут отпереть дверь и убраться по оставленной им дорожке отхода…

– Блефует, – сказала Диана, не отрываясь от амбразуры. Ни она, ни Мартынов не расслаблялись, понимали: переговоры – лучший способ отвлечь внимание. – Ему просто нечем вскрыть дверь, а время работает на…

Она не договорила. Обернулась прыжком, вскидывая автомат.

Стол, исполнявший сейчас функции патологоанатомического, опрокинулся. По полу, сцепившись, катались два человека. Хотя один из них человека напоминал уже мало…

Шансов никаких, но я бросаюсь вперед, монстр вцепляется в меня, когтистые лапы полосуют мне плечи, мир со звоном раскалывается на миллион кусков, острых, режущих до кости, это зеркало, я всего лишь разбил зеркало, не стоит воевать с отражениями, настоящий монстр за спиной – поворачиваюсь, и вижу его оскал, и скалюсь в ответ… Потом он оказывается рядом, или я оказываюсь рядом с ним, густая шерсть забивает мне глотку, я пытаюсь дотянуться, добраться зубами до его горла и добираюсь, крик сменяется хрипящим бульканьем – или это журчит кровь? – неважно, Скалли лежит на спине и смотрит вверх мертвыми глазами, он весь в крови, но жив, так просто они не умирают, потом я оборачиваюсь: надо мной Диана – нет, Эльза, ее зовут Эльза! – оружие в ее руках тянется ко мне и никак не может дотянуться, лишь черный провал дула становится всё больше, всё шире, наползает бездонной темной пропастью, потом в нем вспыхивает обжигающе-яркая звезда, и еще, и еще, если звезды зажигают, это кому-нибудь нужно; спасибо, Эльза! – хочу крикнуть я, но не…

Одежда лопалась, расползалась по швам. Мышечная масса существа прирастала стремительно, и столь же стремительно вытягивалась, густела темная, почти черная шерсть.

Диана, мгновенно оказавшаяся рядом, медлила непозволительно долго. Секунды две или три. И лишь когда из глотки доктора Скалли ударила струя крови – тугая, ярко-алая, автомат взорвался очередью.

Мартынов застыл, оцепенел.

И, казалось ему, так же застыло и оцепенело всё вокруг. Автоматные гильзы медленно, тягуче летели к полу, словно воздух стал густым и вязким сиропом. Медленно наклонялась Диана, протянув руку к Скалли, – и всё не могла дотянуться. Но медленнее всего умирало существо…