Владимир Лосев - Хищник

Очнулся он под утро. Рядом кто-то стоял, но открывать глаза не хотелось — не было сил поднять тяжелые веки.

Перфилов лежал и слышал разговор, не предназначавшийся для его ушей. Впрочем, ему-то теперь какая разница? Все равно, считай, не жилец…

— Высокая температура, больше сорока, сбить не удается, култышки воспалены. Больной нервозен, его не оставляют мысли о самоубийстве, вчера набросился на психолога, который пытался облегчить его страдания. Ночью несколько раз просил обезболивающее…

— Ваше мнение, коллега? — спросил голос незнакомый Сергею, того, кто докладывал, он знал, это был тот молодой врач, что впервые рассказал, что ему отрезали ноги.

— По всей видимости, наступает кризис, после которого станет ясно, будет жить больной или нет. Думаю — следующая ночь решающая. Боюсь, раненый может умереть без отпущения грехов, к сожалению, батюшка так и не выздоровел.

— Вы — верующий?

— Да, профессор. Только верю как-то неправильно, не до конца — чуда не жду.

— И это правильно, волшебство зависит от нас самих, а не от высшего разума. Сделал операцию не так — результат очевиден: пациент умрет на хирургическом столе, и ни один святой заступник ему не поможет. То же самое относится и к вашей работе, коллега. Сумеете выходить больного после тяжелой операции, он будет жить, не сможете, упустите, и результат известен — смерть! Где здесь чудо?

— Я знаю, профессор. Мы стараемся, как можем, только, к сожалению, наших стараний не всегда не хватает. А уж если больной не хочет жить, не цепляется за каждое мгновение, проведенное им на этом свете, тогда и наши усилия не помогают, вот и вспоминаешь о боге, который мог бы хоть немного нам помочь…

— Если мог бы, помог бы, — вздохнул профессор. — Думаю, у него и без нашего госпиталя дел хватает, так что справляться нам придется без него.

— Плохо.

— Ничего. Нормально. Как всегда. Что ж, думаю, вы все рассказали правильно. Операция сделана неплохо и своевременно. К сожалению, дает о себе знать большая кровопотеря. То, что мы сейчас наблюдаем, не что иное, как воспаление легких — следствие понижения иммунитета. Поколите антибиотики, успокаивающее и жаропонижающее. Будем ждать, надеяться, но не увлекайтесь снотворным, пациент должен бороться за свою жизнь наяву…

— Да, профессор, записал.

— Ну и славно, пошли дальше.

Сергей вздохнул, услышав, как закрылась дверь. Никого. Тишина, только шаги в коридоре. Он усмехнулся. Никакого самоубийства даже и не требуется, организм и сам решил, что жить на этом свете не стоит, нужно только подождать, потерпеть и все закончится. Неожиданно рядом послышались тихие шаги, потом чей-то знакомый голос спросил:

— Перфилов, ты, действительно, жить не хочешь или придуряешься?

— А смысл? — Сергей ответил, а сам мучительно вспоминал, откуда он знает этот голос. Хотел открыть глаза, да не мог, под веки словно насыпали раскаленного песка, даже каждое движение глазного яблока причиняло боль. — Для чего? Может, расскажешь?

— Слушай меня внимательно. Мне по большому счету плевать на все твои мысли, они неправильны, но сейчас это неважно. Если хочешь жить, то скажи мне, и я вытащу тебя отсюда. Если нет, умрешь следующей ночью, поверь, я такие вещи здорово чувствую. Да и врачи так же считают, слышал их разговор, пока за ширмой сидел.

— А с тобой разве не умру? — Перфилов шептал, говорить у него не очень хорошо получалось. — И скажи, кто ты? Я тебя не вижу, а глаза открыть не могу — не получается, веки не поднимаются.

— Конечно, не получится, они у тебя какой-то желтой гадостью намазаны.

— Прости, голос знаком, а вспомнить не могу. Ты кто?

— Я — Кот. Раньше меня звали Владом Котовым, мы жили с тобой в одном дворе. Потом я уехал и попросил тебя присмотреть за своей сестрой Лией. Помнишь? А ты что наделал?

Сергей вспомнил своего детского друга, жесткого, целеустремленного, всегда готового к любой драке мальчишку. Это был его голос. А потом словно наяву увидел Лию, растерянную, с раскрытыми удивленно глазами в одной ночной рубашке. Он целовал и обнимал ее худенькое некрасивое тело …

— Влад, спасибо, что пришел, худо мне и одиноко, а жить действительно не хочется. А с Лией, прости, что так получилось. Она сама захотела, а как можно отказать девушке в пустой ночной квартире? Прости или убей. Лучше второе — устал я…

— Дурак ты, Сергей. Она любит тебя. Парень ты видный, красивый…

— Был таким когда-то, а теперь обрубок, который никому не нужен.

— Ей, похоже, нужен, — Кот вздохнул. — Не хочу, чтобы она жизнь с тобой портила.

— Зачем пришел? Чтобы это сказать? Так мне и без того скверно, твоя месть запоздала, без тебя обошлось, война наказала и наверное справедливо.

— Знаю, сам умирал пару раз, — хмыкнул Кот. — Противное это занятие. Прости, но мне нужно спешить. Не хотелось бы, чтобы меня тут застали, того и гляди зайдет медсестра или врач. Итак, что решил?

— Кому я нужен без ног? Сам же сказал…

— У меня перед тобой долг, — Кот говорил терпеливо и спокойно без тени каких-либо эмоций. — Ты меня однажды спас, когда тот нож рукой поймал. Я тебе верну твою жизнь, и мы будем в расчете. Ноги и рука — ерунда, поверь мне. Там, куда я тебя возьму, это вообще мелочь, о которой и говорить не стоит, настолько легко все ставится и меняется. По крайней мере я так думаю. Есть у меня один знакомый мужик, зовут Док, он спасал ребят от смерти не раз, многих буквально с того света вытаскивал. Один раз оторванные ноги парню пришил, знаю точно, тот ходить теперь может — правда, с палочкой. Конечно, обещать, что все получится, не могу, но попробовать, стоит.

— Не врешь? — у Перфилова внутри неожиданно проснулась надежда. Влад никогда не врал, если что-то говорил, то всегда исполнял обещание. В своей не очень длинной жизни Сергей больше не встречал ни у кого такой честности и искренности. — Неужели ты считаешь, что он и мне сможет новые конечности пришить? А где он их возьмет? Мои ноги-то сгнили уже, да и осколками посеченные они были…

— Пришить чужие вряд ли удастся, слишком велика вероятность отторжения, да и взять их негде, тут ты прав. Тело не простой механизм, в котором можно менять детали. К сожалению, мы уникальны, каждый орган, и конечность, любая клетка несет наш неповторимый генетический код.

— Ну, слава богу, объяснил, а я-то уже было подумал, что мне их пришьют от кого-то другого, — криво усмехнулся Перфилов, морщась от боли в печени. В голове стояла муть после снотворного, которая не позволяла мыслить ясно, а мозги ему сейчас, кажется, впервые за последние два года были нужны. — Я не видел тебя много лет, и вот ты появляешься и несешь чушь о том, что сможешь помочь, хоть понятно, что это вранье. Утешить хочешь? А что будет потом, когда ты уйдешь, и вернется реальность — об этом подумал?!