Шимун Врочек - Ледяное пламя

– Восемьдесят восемь!

– Восемьдесят восемь, брат.

Вальтер, в обычной жизни: Илья, вскинул сжатый кулак от сердца и вправо. Я ответил тем же. И почувствовал укол совести, увидев в глазах мальчишки неприкрытое обожание. Холдо! Почти как Хэндо, герой культового «Romper Stomper». Самый старший, самый крутой, самый-самый. Настоящий лидер, харизматическая личность…

Расчетливая сволочь, притворяющаяся другом.

Мы пожали запястья – по традиции вайт-пауэров. Стукнулись грудь в грудь. Вальтер – парень здоровый, мышцы накачал так, что чуть рубаху не рвут, ростом же намного выше меня. Но – преклоняется. Вирус какой-то, что ли?

– Это пиво? – спрашивает Вальтер, склоняясь над ящиком.

– Теплое?

– Ага.

– Тогда не пиво. Теплое – это моча. Пиво должно быть холодным.

– Понял, – догадливый Вальтер утаскивает ящик на кухню, поближе к холодильнику.

В комнате включают магнитофон. Юношеский голос с закосом под рычание солистов хэви-металл-групп завывает:

Чёрный труп на столе. Пульс, дыхание – на нуле!!

Как при жизни пахнет он… Ниггер! Гиббон!!!

– Выключите это дерьмо! – не выдерживаю я. – Вовчик! Геббельс, твою мать!!

Нож вычерчивает раны на теле мёртвой обезь…

Заткнулся. Уже хорошо.

Снимаю ботинки, прохожу в комнату.

– Зиг хайль, майн фюрер! – дурашливо салютует Вовчик-Геббельс. Природа обделила парня ростом, но зато добавила энергии. Бьет через край, из ушей выплескивается. Гвоздь в заднице у всего коллектива. Как он вообще в скины угодил? Черт его знает. – Чем мой фюрер недоволен?

– Восемьдесят, Вовчик. Еще раз включишь это дерьмо, руки оторву. Что хоть такое?

– Вайт хоррор, идеологически выдержанная группа, альбом «Прирожденный скинхэд», год девяносто девятый, – преданно излагает Вовчик. Шут гороховый. – Моя любимая песня «Железногорск-2000»! Иду с ножом в кармане, – начинает Вовчик исполнять на манер рэпа с соответствующими движениями рук. – С повязкой на руке, жиды поют по-русски с Кобзоном во главе…

– Геббельс, заткнись, будь другом. Даже идеологически выдержанное дерьмо все равно остается дерьмом. Мне что, в вас еще музыкальный вкус воспитывать? Лучше бы ромперов поставил. Или марш мертвых наци…

– Это не актуально.

– Зато концептуально, – огрызаюсь я.

– Еврейские словечки? Ха-ха. Скино-масоны? Как ты это называешь? Больные слова? Актуально, концептуально, номинальный, перфекционизм, адекватность, интерлюдия…

– И сейчас так называю. Так что, заткнись, Геббельс, пока какой-нибудь заговор с твоим участием не раскрыли. Совершенно случайно, конечно. А показания…

– А показания мы из него выбьем! – радостно провозглашают за моей спиной. И по плечу меня: хлоп! Ой-е, крепкая у Дениса рука. – Восемьдесят восемь, Холдо. Зиг хайль, наш любимый еврей! – это уже Вовчику.

Денис по прозвищу Казак отслужил два года во внутренних войсках, где лишился почти всех зубов. Воевал. Чечня, Ичкерия. В Грозный въезжали на бэ-тэ-эре, врубив «Rammstein» на полную громкость через внешние динамики… Люто ненавидит чеченцев и вообще всю кавказскую диаспору. Хотя, как ни странно, зубы ему выбили свои же сослуживцы. Человек бесстрашный и в драке незаменимый. Единственные, кого Денис боится – это стоматологи…

Второй год зубы вставить не может.

Вовчик показал Казаку жест, именуемый «отруби по локоть».

– Ах, ты!! – Денис прыгнул вперед…

– Холдо, привет! – появляется на шум борьбы Маша-Гелла. Здоровенная деваха, с бритой головой, по-мужски оплывшим лицом, и в черной футболке. В руке – гитара. – Стильный цвет, – говорит она, озирая мою розовую рубашку, широкие штаны на подтяжках и темно-серое пальто без рукавов. – И вообще: прикид классный. Прямо выходной костюм. Че сегодня, праздник какой?

– Да. Позже объясню.

– Хр-рр. А-а! – поворачиваемся и дружно созерцаем единство и борьбу противоположностей: рослый Денис ухватил Вовчика за щиколотку и поднял вниз головой, а Геббельс в ответ кусает противника куда-то в район колена. Соответственно, Казак пытается спасти ногу и скачет по комнате. После каждого прыг-скок голова Вовчика оказывается в опасной близости от пола…

– Как ваше ничего? – спрашивает Маша, зевая.

– Спасибо, Гелла. Все хорошо. Как твои Диаблы Ту?

– Ох, бля! Сорри, Холдо, я ненарошно, – спохватывается она. – Застряла на пятом уровне… демоны проклятые. Лезут и лезут, ниггеры какие-то, чест слово…

– Гелла, а…

– Голову мыть будете?

Холдо решил, что уж на этот вопрос он ответит сам – без помощи Другого:

– Да.

– Проходите, пожалуйста, – сказала девушка. Холдо последовал за ней к белой раковине, краем глаза наблюдая отражение собственной фигуры в зеркалах. Среднего роста, темные волосы до плеч, плотного сложения…

Седоватый мужчина, над шевелюрой которого колдовали руки полненькой парикмахерши, скосил на него глаза, тут же отвел. Выглядел седоватый расслабленным и неопасным, но Холдо насторожился. Почему-то здесь избегали смотреть прямо, предпочитая вот так – искоса и с прищуром. Надеюсь, подумал Холдо, я выгляжу…

«Адекватным». Он поморщился.

Чужое слово. Больное слово.

– Садитесь, пожалуйста, – заговорила девушка. – Откиньте голову, – перед глазами Холдо оказался белый потолок. – Вода не слишком горячая? Сделать похолоднее?

– Да.

Другой знал много больных слов. Все они были чужими для Холдо, от каждого шло фальшивое, лихорадочное, липкое тепло – они не грели, а лишь туманили мысли, словно плохо очищенное виски. За такими слова легко прятаться, подумал Холдо, стоит только…

– Так лучше?

– Да.

…наворачивать одно на другое.

Но есть слова проще и честнее. «Еда», «осень», «дом», «костер». Они теплые. А еще есть слова прохладные, слова холодные, а иногда – обжигающе ледяные, словно ружейный металл на морозе…

Настоящие слова.

Такие, как «честь». Долг. Такие, как «ярость».

Холдо вздрогнул.

– Хх-аар-х!

Треснуло! Ранняя весна – лед подтаял, набух водой, превратившись в западню для неосторожного всадника. Задние ноги жеребца провалились. Он с испуганным ржанием рванулся, ломая подтаявшую корку, и – погрузился по круп. Передние копыта замолотили в воздухе. Маршал мгновенно привстал на стременах, выдернул «Винчестер» из перевязи, швырнул в сторону… взвился в прыжке…

Уже приземляясь спиной на пористый, рыхловато-серый подтаявший лед, подумал, что надо сразу перекатиться вправо, чтобы не…

Плюх!

…провалиться. Спина погрузилась в мягкое. Вправо, вправо, еще раз вправо… Белое, черное, белое, черное, белое… Белое. Стоп. Теперь – лежать неподвижно. Ждать. И надеяться, что сердце бьется недостаточно сильно, чтобы потревожить хрупкий лед.