Николай Чадович - Особый отдел

– Разве его у нас принимали? От вас впервые слышу.

– Я-то надеялась, что об этом факте знают все ваши коллеги.

– Они, может, и знают, только я здесь всего год работаю. Во всё сразу не вникнешь.

– Но ведь в штате роддома должны быть сотрудники, заставшие эту пору.

– Какую примерно?

– Начало пятидесятых годов, – сказала Людочка, внимательно проштудировавшая биографию интересующих её персон.

– Ничего себе! Полвека прошло. Все уж, наверное, давно на пенсии… Ой нет, тут мне подсказывают, что баба Муся ещё работает. То есть Мария Богдановна Зуйко. Она здесь с самого первого дня. Ветеран. Говорят, семерых заведующих пережила.

– Можно позвать её к телефону?

– Сейчас поищем… – пообещала врачиха и после короткой паузы, ушедшей на шушуканье, добавила: – Только глуховата она. И на язык невоздержанна. Вы уж нас заранее извините.

– Ничего страшного. Я буду погромче говорить. – Людочка деликатно отстранила руку пресс-секретаря, перебиравшую её русалочьи локоны.

Некоторое время трубка хранила тишину, наполненную загадочными шорохами пространства, безжалостно пронзённого тысячекилометровой электрической стрелой, а потом в ней раздалось вопросительное:

– Ась?

– Доброго здоровья, Мария Богдановна, – Людочка придала своему голосу умильные интонации, так располагающие к себе пожилых людей. – Говорят, вы живая история роддома, в котором продолжаете работать до сих пор.

– Говорят, что кур доят, – охотно ответила баба Муся. – А чего ты орёшь, как оглашенная?

– Чтобы вы лучше слышали, – от такой бесцеремонности Людочка немного опешила (а тут ещё смуглолицая пресс-секретарь липла как банный лист).

– Я, чай, не глухая. Только пёрни – сразу услышу, – на том конце провода возникла заминка, видимо, начальство пыталось отобрать у бабы Муси телефонную трубку.

Исход тщательно спланированной операции оказался под большим вопросом, и Людочка заторопилась:

– Алло! Мария Богдановна, а вы не помните рождение генерала Селезня?

– Помню, как же. Сама ему пуповину перерезала. Только в ту пору он был не генералом, а рядовым засранцем.

– Роды прошли успешно?

– Вестимо. Мамаша у него ядрёная была, как кобылица. Родила, будто выстрелила.

– Вы не припоминаете каких-либо необыкновенных событий, связанных с его рождением?

– Похолодало сильно. Морозы такие ударили, что у меня даже куры околели.

– И всё?

– Всё. Кабанчика и тёлку я в дом взяла. Слава богу, отогрелись.

– Я про людей спрашиваю, а не про животных. Может, кто-то интересовался ребёнком или в роддом наведывался?

– Наведывались, – подтвердила баба Муся. – Краснопогонники наведывались. Как раз в оную пору заведующего нашего Вахтанга Мирзояна забрали.

– Куда забрали? – не поняла Людочка.

– В Сибирь, у медведей роды принимать. Так и не вернулся, бедолага.

– Почему его забрали?

– Мне почём знать? Время такое было, всех брали. Но бабы на базаре баяли, что он хотел водопровод холерой отравить. На пару с главврачом.

– Постарайтесь вспомнить ещё что-нибудь особенное. Очень вас прошу!

– Поссорилась я тогда с Дуськой Селезень.

– По какой причине?

– Много о себе понимать стала, валенок деревенский. Её тогда почему-то долго не выписывали. В палате отдельной лежала, как барыня. Врачи важные к ней зачастили. Всё ребенка измеряли да фотографировали. Вот она и загордилась. А уж потом, ближе к лету, ей паёк офицерский дали. Муку белую, консервы американские, яичный порошок, комбижир. За какие это, интересно, заслуги? Правда, недолго она им пользовалась. В пятьдесят третьем, после смерти Сталина, все льготы отменили.

– Других похожих случаев в вашем роддоме не было?

– При мне не случалось. Одна только Дуська паёк заработала. А всё потому, что не от супруга благоверного понесла, а от заезжего полковника.

– Какого ещё полковника?

– Я с ним хлеб-соль не водила. Знаю только, что он частенько наведывался в нашу гинекологию. Баб пользовал. Он ведь не по танкам и не по орудиям был полковник, а по срамному делу.

После этого трубку у бабы Муси всё же отобрали. Дрожащим от возмущения голосом заведующая доложила:

– Мария Богдановна имеет в виду профессора Плотникова, который в послевоенные годы неоднократно посещал нашу гинекологию и проводил профилактические осмотры. Этот факт отражён как в специальной, так и в научно-популярной литературе. В ту пору он действительно состоял в звании полковника медицинской службы. В моём кабинете даже портрет его висит.

– Сколько ему на этом портрете лет? – поинтересовалась Людочка.

– Да уж за семьдесят, наверное. Он умер в пятьдесят третьем.

– Спасибо за разъяснения, но я хотела бы вновь услышать Марию Богдановну.

– Ушла она. Ругнулась по матушке и ушла. У нас все ветераны нервные. А уволить нельзя. Младшего медперсонала не хватает.

– Вы не знаете, откуда у неё такая подробная информация?

– Минутку… Вот тут знающие люди подсказывают, что они дворами соседствовали… Матвей Селезень, отец будущего генерала, сильно свою жену ревновал. Даже рукоприкладство допускал. А всё потому, что сынок на него был похож, как черный цуцик на пегого козла.

– Родители генерала живы?

– Сейчас спрошу… Отец под поезд ещё при Хрущёве угодил, а мать недавно скончалась, когда сына в гробу увидела. Рядом похоронили.

К этому времени пресс-секретарь уже крепко обнимала Людочку сзади и даже покусывала иногда за мочку уха.

Не пытаясь освободиться, Людочка через плечо сказала:

– Попрошу вас срочно собрать все материалы о полковнике медицинской службы профессоре Плотникове. По-моему, он был каким-то светилом гинекологической науки.

– А потом? – игривым шёпотом поинтересовалась пресс-секретарь.

– Потом суп с котом! – ответила Людочка, успевшая поднабраться от бабы Муси плохих манер. – Я ведь на работе и в студию должна вернуться с готовыми материалами. Если поможете мне их собрать, проблему проведения свободного времени мы решим сообща.

Когда пресс-секретарь, зазывно покачивая бёдрами, удалилась, Людочка с облегчением вздохнула и вполголоса произнесла:

– Скорее я дедушку Кондакова приласкаю, чем тебя, стерва.

Затем она позвонила в Ростов и примерно в той же манере битый час беседовала со старой гвардией тамошнего роддома, а напоследок, уже вновь пребывая в объятиях похотливого пресс-секретаря, связалась с Сестрорецком, который, как оказалось, почти полвека назад подарил миру президента Митина.

Сестрорецкие акушерки, в отличие от своих южных коллег, вели себя куда более сдержанно (что ни говори, а статус обязывал), но кое-какими сведениями всё же поделились.

Пришлось Людочке вновь обратиться за помощью к пресс-секретарю, обе рученьки которой уже прочно обосновались под чужой блузкой. В такой ситуации волей-неволей перейдёшь на «ты».