Николай Чадович - Особый отдел

Для убедительности Христодулов чиркнул себя ребром ладони по кадыку.

– Это что же получается… – после некоторого молчания произнес Кондаков. – Вы не бандит, а вполне добропорядочный член общества. И, наверное, согласны оказывать правоохранительным органам любую посильную помощь?

– Конечно! – охотно подтвердил Христодулов. – Я и в зоне с оперчастью сотрудничал. Стучал, так сказать, куму. Но это, разумеется, между нами. Буду нужен вам – шлите повестку. А ещё лучше по телефончику брякните. Примчусь, как птица на крыльях. И не надо больше Мамаево побоище устраивать.

– Что ты, Саша, можешь сказать по этому поводу? – Кондаков покосился на Цимбаларя.

– Многое, – буркнул тот. – Но, учитывая твой тон, воспользуюсь авторитетом царя Соломона. Если не ошибаюсь, он сказал следующее: «Любому глупцу известно, что со временем ягнёнок превращается в овцу, но предугадать последствия своих собственных поступков не способен даже мудрец». Я слегка утрирую, но смысл, надеюсь, понятен всем… Каюсь, с гражданином кукольником перестарался. Перебор вышел. Но это не был пушечный выстрел по воробьям. Шакалам и крысам тоже досталось. По крайней мере, доверчивые покупатели тухлой селёдкой не отравятся.

– Этой не отравятся. – Кондаков повёл носом в сторону коробки, где до поры до времени хранились образцы конфискованной продукции. – А другой, может, ещё и худшего качества – обязательно. Думаешь, «Клеопатра» одна такая была?

– Дойдёт очередь и до остальных, – сказал Цимбаларь. – Лиха беда начало.

После горьких упреков, покаянных слов и глубокомысленных замечаний наконец-то перешли к допросу Христодулова, которого Кондаков упорно продолжал называть то Христодуровым, то Христодубовым, иногда и вообще Христоблудовым.

Первый вопрос был сформулирован предельно прямо:

– Электроникой занимаетесь?

– Занимаюсь, – не стал отпираться тот.

– Какой?

– Всякой.

– В том числе и связанной с оружием?

– Я же сказал, всякой.

– Вам не приходилось иметь дело с ракетными снарядами совокупного действия, предположительно изготовленными немцами в конце Второй мировой войны?

– Вы имеете в виду диверсионный гранатомёт «боте-патрон»?

– Допустим.

– Буквально на днях я получил такое предложение. Однако какие-либо детали пока не обсуждались.

– Об этом попрошу подробнее.

Долго уламывать Христодулова не пришлось. За четверть часа он вывернул личную жизнь Маузера наизнанку, не забыв упомянуть о деталях, которые принято скрывать даже от самых близких людей. В целом характеристика получилась такая, что бедному коллекционеру было впору сухари сушить.

Христодулов был не только талантливым специалистом-электронщиком, но и прирождённым стукачом. И если одна грань его натуры смогла успешно реализоваться, то другой явно не хватало условий для воплощения. Проще говоря, повальный спрос на доносчиков миновал (хотя оставалось неизвестным, какая перспектива ожидает наследников Павлика Морозова в дальнейшем, ведь любая мода имеет свойство возвращаться). Зато теперь эта затаённая страсть получила возможность выплеснуться наружу. Фонтан, надо сказать, получился грязненький.

Каждое слово Христодулова было доносом, каждая фраза – готовым обвинительным актом. Такая лавина наушничества привела в смущение даже Кондакова.

– Давайте покончим с этим эпизодом, – сказал он. – И перейдём к следующему… Вернее, к предыдущему.

– Никакого предыдущего не было. – Христодулов удивлённо воззрился на следователя.

– Ну как же! – стоял на своём Кондаков. – В прошлом работа по модернизации «боте-патронов» уже проводилась. И не без вашего участия. На этот счёт имеются самые достоверные сведения.

– Так это папаша мой постарался, – с готовностью сообщил Христодулов. – А я в основном со стороны поглядывал. Ума-разума набирался. Самое ответственное задание, которое мне тогда позволялось, – соединить вместе два проводка.

– Когда это было?

– Лет десять назад.

– Где ваш отец сейчас?

– В гробу, упокой господи его душу. Пятый год землю парит.

– Глубоко соболезную, – эти слова, по-видимому, предназначались не только Христодулову, но и Цимбаларю, все титанические усилия которого могли пойти насмарку. – А с тогдашними заказчиками вы были знакомы?

– Откуда? Это ведь не баловство какое-нибудь, вроде того же коллекционирования, а подсудное дело. Запрещённый промысел… Всё делалось в обстановке сугубой конспирации… Как я теперь понимаю, заказчика не знал и отец. Они поддерживали отношения анонимно, через тайники и автоматические камеры хранения.

– Подождите! – Кондаков прервал чересчур заболтавшегося Христодулова. – В любом случае они должны были как-то общаться. По телефону или в письменном виде. Ведь по ходу дела могли возникнуть самые разнообразные проблемы.

– Верно! – оживился Христодулов. – Отец разговаривал с заказчиком по телефону. И неоднократно. То одно уточнял, то другое.

– Телефон! – хором воскликнули Кондаков и Цимбаларь. – Нам нужен телефон заказчика!

– Вы бы что-нибудь попроще спросили, – на лице Христодулова появилось виноватое выражение. – Как-никак, десять лет прошло. Где его теперь искать? Отец записных книжек не вёл, а телефонные номера корябал на чём ни попадя. На книгах, на газетах, на обоях, на туалетной бумаге.

– Гениальные люди всегда так, – понимающе вздохнул Кондаков.

– Это он не от гениальности, – для Христодулова истина была выше сыновних чувств. – Пил много. Особенно в последнее время. Поэтому и в делах была безалаберщина.

– Кто в этой квартире сейчас живёт?

– Я и живу.

– Вместе с женой?

– После того случая с биотуалетом у меня ни жены, ни тёщи нет.

– Поехали туда.

После безвременной кончины Христодулова-старшего (по пьянке взялся пинцетом не за тот провод) в его квартире изменилось многое – появились новые обои, часть книг уплыла к букинистам, личный архив старика за ненадобностью выбросили в мусоропровод. Вот так и получилось, что ниточка, ещё утром казавшаяся надёжной, как стальная струна, теперь превратилась в почти иллюзорную паутинку. Дунешь – и лопнет.

– Нам нужен этот телефон! – Цимбаларь метался по квартире, словно зверь в клетке. – Позарез нужен! Ты, кукольник, это слово понимаешь – «позарез»?

– Я всё понимаю, – Христодулов развёл руками. – Но души покойников вызывать не умею. Уж извините.

– Ну так вызови тогда память! Свою собственную!

– Это не так просто. – Христодулов смутился, словно сознаваясь в каком-то неблаговидном поступке. – У меня память очень специфическая. Поясняю на примере. Допустим, я знаком с человеком. При встрече легко опознаю его в любой толпе. Даже среди очень похожих людей. А вот воссоздать его облик, так сказать, в сознании – не могу. Получается какое-то мутное пятно.