Николай Чадович - Дисбат

– Что – потом?

– Ну, найдешь ты сына… Потом что будешь делать? Благословишь на борьбу за правое дело или за собой в человеческий мир потянешь?

– Я должен его спасти, – Синяков сказал, как отрубил. – И не смей осуждать меня за это.

– Я и не осуждаю, – пожал плечами Додик.

– Одно дело, если бы он добровольно сюда попал. Так сказать, по велению сердца, – продолжал отстаивать свою позицию Синяков. – И совсем другое, если насильно. Штаны горят, а вы на них заплаты ставите! Не будет мой Димка для вас заплатой! И пушечным мясом не будет!

– А другие, значит, пусть будут?

– У других свои родители имеются! Ты демагогией не занимайся. Вы беду проморгали, вы ее и расхлебывайте. А ребят нечего подставлять. Взяли моду… Колдунов ищите. Курсы для них соответствующие организуйте. Да не скупитесь. За хорошие бабки к вам на помощь все жрецы вуду явятся.

– Что значит «вы»? Я такая же жертва, как и твой сын.

– Ты взрослый человек! Ты жизнь прожил! Ты все понимаешь! С волками должны сражаться волкодавы, а не болонки… Помогло народное ополчение, которое в сорок первом году с голыми руками на немецкие танки ходило?

– Может, и помогло… Только давай эту тему раз и навсегда оставим. Ты отец, тебе и решать. А то, что от меня зависит, я сделаю.

– Прости, – выдавил Синяков через силу. – На душе накипело. Все время об одном и том же думаю. Вот и сорвался… Действительно, давай лучше о деле поговорим. Допустим, нашли мы Димку. А как его отсюда на белый свет вывести?

– Что-нибудь придумаем. Ходов тут всяких много. Хотя бесы вокруг них так и вьются.

– Я совсем не про это. На всех ребят, которых сюда присылают, заклятие наложено. Чтобы они, значит, уйти по своей воле не могли. Что-то вроде невидимых кандалов. Если с Димки заклятие не снять, все наши хлопоты бесполезными окажутся.

– Впервые слышу… А откуда тебе такие тонкости известны?

– Потом расскажу. Пока я от тебя совета жду.

– Если это и в самом деле так, то я тебе не помощник. Мне и больной зуб заговорить не дано.

– Слаба, значит, в таких делах твоя наука?

– Ох, слаба! – охотно подтвердил Додик. – Впрочем, один верный способ снятия заклятия я знаю.

– Какой? – сразу оживился Синяков.

– Если колдуна, от которого заклятие исходило, жизни лишить, то вся его прошлая ворожба силу теряет.

– Издеваешься надо мной? – обиделся Синяков.

– Нисколечко. Тебе ведь ради родного дитяти ничего не жалко. Следовательно, и никого.

– Сам же предложил эту тему раз и навсегда оставить! Сам же ее опять и начинаешь!

– Что с инвалида взять… Тогда слушай другой совет. Колдуну собственное заклятие снять – раз плюнуть. Постарайся договориться с ним, если, конечно, эта личность тебе известна. Убеди, запугай, подкупи, заинтригуй.

– Боюсь, этот номер не пройдет. Да и нельзя мне с ним встречаться.

– Неприязненные отношения?

– Вроде того.

– Ладно, все вопросы одним махом не решить. Будет у нас еще время поговорить. – Додик, похоже, ожидавший кого-то, махнул рукой. – А сейчас давай перекусим. Ты проголодался, наверное?

– Не очень, – соврал Синяков. – Но с тобой за компанию не откажусь. Помнишь, как мы в общаге черствый хлеб с горчицей жрали?

– Помню. Только из меня сейчас компания плохая. Высохло все нутро. Ничего принимать не хочет.

Со стороны окопа появился смуглолицый здоровяк, очень похожий на пирата – небритый, татуированный, в тельняшке, с черной косынкой на голове.

Недружелюбно покосившись на Синякова, он из рук в руки передал Додику котелок перловой каши со следами мясной подливы на поверхности, полбуханки ситника и армейскую фляжку в матерчатом чехле.

Додик что-то пошептал «пирату» на ухо, и тот, снова косо глянув на чужака, кивнул – сделаем, дескать. Когда он удалился, Синяков поинтересовался:

– Это что за тип?

– Прапорщик разжалованный. Завгаром был в автороте. Задавил сразу троих бойцов. Своих же слесарей. Они какую-то халтуру сделали, вот и вмазали сообща. Те трое под машиной уснули, а он в кабине устроился. В сумерках продрал глаза и решил за добавкой съездить. Про слесарей пьяных забыл совсем. Машина тяжелая, трехосная. Да еще с грузом. У одного череп треснул, а у двоих ребра не выдержали… Вот ему втихаря и предложили – или червонец в зоне тянуть, или сюда на год, старшиной роты. Он, дурак, согласился. Теперь локти кусает. Да уж поздно…

– Вот таким здесь самое место! – с чувством произнес Синяков. – Таких мне ничуть не жалко!

– И что интересно, продолжает воровать по привычке. – Додик вытащил из нагрудного кармана ложку, завернутую в носовой платок. – Все, что под руку подвернется, тянет. Ну куда ты здесь гуталин или ружейную смазку денешь! А тем более хозяйственное мыло! Бесы постирушками не занимаются.

– У прапорщиков это основной инстинкт. Тут уж ничего не поделаешь… Я вот еще что у тебя хотел спросить. Почему ваши бойцы так странно разговаривают? Особенно те, которые меня сюда в мешке притащили. Шпана на базаре так не говорит…

– Так они шпана и есть. Здесь половина блатных. Многие уже и в зоне, и в спецучилищах побывали. Некоторые характером покруче бесов будут…

– Не думал я, что мой сынок в такую компанию попадет… – Покосившись на кашу, Синяков помимо воли сглотнул слюну.

– Бери, ешь, – Додик протянул ему котелок. – Или выпьешь сначала?

– Можно и выпить, – как бы даже с неохотой согласился Синяков.

– Только поосторожней. Это спирт.

– Разбавить нечем?

– Увы! Этот проходимец специально воды не принес, чтобы мы много не выпили.

– Придется назло ему выпить все. – Синяков глотнул прямо из фляжки и едва не задохнулся: хоть и вороват был прапорщик, а спирт разбавить не посмел.

– Закусывай. Ложку мою возьми, если не брезгуешь… Столовые приборы с собой приходится носить. Полевые условия, сам понимаешь.

Изрядная кровопотеря привела к тому, что спирт подействовал на Синякова мгновенно, словно яд кураре. Впрочем, это не помешало ему за один присест уполовинить кашу.

– Тебе оставить? – слегка заплетающимся языком поинтересовался Синяков, когда ложка заскребла по дну котелка.

– Если только чуть-чуть…

– А пить будешь?

– Выпил бы, да нельзя… От первого же глотка околею.

– Неужели ничего сделать нельзя? – Синяков пригубил еще немного спирта и ради разнообразия зажевал его листиком подорожника. – У меня подружка есть… Городской ведьмой себя называет… Так она самые разные болезни лечить берется…

– Не для меня это все. – Додик скатал из хлебного мякиша шарик и забросил его себе в рот. – Мне уже ничего не поможет. Ни медицина, ни магия… Впрочем, я за свою жизнь особо и не держусь.

– Я, признаться, тоже. – Синякову стало тепло, а безрадостный пейзаж вокруг, утратив режущую глаза ясность, много от этого выиграл. – Только ради сына еще и трепыхаюсь… А у тебя дети есть?