Николай Чадович - Особый отдел и тринадцатый опыт

Обратившись к самому последнему журнальному номеру, увидевшему свет в июле тысяча девятьсот третьего года, он стал изучать его выходные данные: тираж, формат, объём, адрес редакции, название типографии, не преминув поинтересоваться и фамилией редактора.

Фамилия, надо сказать, была самая простая, но по-своему любопытная – Филиппов. Конечно, скорее всего это было совпадение, Филипповых на Руси ненамного меньше, чем Ивановых. Тем не менее Цимбаларь принудил себя прочитать несколько редакторских статей: о философии, о литературе и о новейших достижениях химии. Поистине этот Филиппов был настоящим энциклопедистом, этаким Ломоносовым местного масштаба. Записав все более или менее существенные сведения в блокнот, Цимбаларь двинулся дальше, но сейчас на его душе уже не кошки скребли, а тихонько чирикала какая-то пташка, едва-едва вылупившаяся из мрака безнадёжности.

В судебном архиве, после многочисленных реорганизаций вобравшем в себя фонды Департамента полиции и Охранного отделения, Цимбаларя неожиданно выручило служебное удостоверение. Посетители здесь делились строго на две категории: сотрудников правоохранительных органов и прочих граждан. Излишне говорить, что к цивильным особам и отношение было соответствующее – обслуживали их во вторую очередь, а отвечали с третьего раза.

Вот только профессиональных судей и судебных чиновников здесь почему-то не замечалось. Впрочем, им можно было посочувствовать, как и всем жертвам нынешних скоропалительных реформ – если новый Уголовно-процессуальный кодекс никак не укладывается в голове, тут уж не до исторических изысканий. Пусть этим занимаются англичане, которые судят не по законам, а по прецедентам.

Однако настоящий сюрприз ожидал Цимбаларя чуть позже, когда ему вынесли несколько толстенных папок, среди которых находилось и «Дело о скоропостижной кончине титулярного советника М.М. Филиппова», начатое семнадцатого июля тысяча девятьсот третьего года и оконченное на следующий день (темпы поистине рекордные!).

Таким образом, в течение какого-нибудь часа из небытия явились сразу двое Филипповых, к тому же имевших схожие инициалы. Впрочем, сравнив адреса редакции «Научного обозрения» и квартиры, в которой был обнаружен покойник, Цимбаларь вынужден был констатировать, что это одно и то же лицо.

Заранее предвкушая знакомство с какими-то умопомрачительными фактами и леденящими душу подробностями, Цимбаларь развязал тесёмки папки и, можно сказать, остолбенел. Папка была плотно набита газетами самых разных названий и ориентаций, но имевших одинаковую дату: пятое мая прошлого года. Скорее всего, Шестопалов купил их оптом в ближайшем киоске и принёс в архив под одеждой, как бы предвосхитив этим приём, впоследствии использованный Цимбаларем на Финляндском вокзале.

В деле сохранился лишь перечень документов, приклеенный к внутренней стороне папки. За малым исключением это были личные бумаги Филиппова, изъятые из его письменного стола и секретера. Именовались они с жандармской непосредственностью: «Чертёж неизвестного прибора», «Описание неизвестного физического процесса» и так далее.

Что касается остальных папок, то они содержали всякую судебную тягомотину и скорее всего были взяты с архивных полок только для отвода глаз.

Всё это было весьма и весьма любопытно, но Цимбаларь никак не мог понять, что может связывать бывшего физика Шестопалова, неделю назад задушенного на Волковском кладбище, и титулярного советника Филиппова, скончавшегося по неизвестной причине сто лет назад.

Ответ на этот вопрос не могли дать ни подшивки журнала «Научное обозрение», ни тем более несколько фунтов макулатуры, заменившей в папке Охранного отделения какие-то весьма важные технические документы.

Зато птичка в душе Цимбаларя уже не просто чирикала, а выводила какую-то бравурную мелодию.

На квартиру Цимбаларь и Кондаков явились почти одновременно: когда первый отпирал входную дверь, второй менял в прихожей ботинки на домашние тапочки. Настроение у обоих было приподнятое.

– Ты знаешь, а я нашёл одного Филиппова, очень подходящего к нашему делу, – без промедления заявил Кондаков.

– Тем же самым могу похвастаться и я, – ответил Цимбаларь, – но ты рассказывай первым, а то у меня кишки просто марш играют.

Пока он жарил яичницу с колбасой, Кондаков начал своё повествование, поминутно заглядывая в записную книжку:

– Призываю в свидетели великого пролетарского писателя Максима Горького, книгу которого я обнаружил в плехановском секторе Российской национальной библиотеки. Называется она «Беседы о ремесле». Издана в тысяча девятьсот тридцатом году. Тираж мизерный… Речь в цитируемом отрывке идёт о попытке итальянского изобретателя Маркони передать электрическую энергию без проводов. Теперь слушай: «Это уже было сделано у нас двадцать семь лет назад учёным Филипповым, который длительное время работал над передачей электротока по воздуху и в конце концов зажёг люстру в Царском Селе»… Отними от тридцати двадцать семь лет, и получится точнёхонько тысяча девятьсот третий год, который недавно упоминала Людмила Савельевна. Впрочем, в Музее техники и в Мемориальном музее Попова это сообщение не подтвердили, назвав Горького большим выдумщиком. Дескать, слышал звон, да не знает, откуда он… Время такое было, что все важные изобретения приписывались исключительно русским людям. Велосипед, паровоз, радио, танк, самолёт. Даже какого-то дьячка Крякутного придумали, якобы летавшего по небу на крыльях.

– И это всё? – подчищая сковородку куском хлеба, осведомился Цимбаларь.

– Это лишь начало! – В случае необходимости Кондаков умел скрывать свои истинные чувства, но только не самодовольство. – Вот письмо этого самого Филиппова, отправленное в редакцию «Русских ведомостей» почти за год до смерти. Даю наиважнейшие выдержки: «Глубоко изучив математику, физику и химию, я приступил к разработке проблемы, которая может принести человечеству неоценимую пользу: стать серьёзным предостережением милитаристам. В ранней юности я прочёл у Бокля, что изобретение пороха сделало войны менее кровопролитными. С тех пор меня преследует мысль о возможности такого изобретения, которое сделало бы войны почти невозможными. Как это ни удивительно, но на днях мною сделано открытие, практическая разработка которого фактически упразднит войну. Речь идёт об изобретении мною способа электрической передачи на расстояние волны взрыва, причём, судя по применённому методу, передача эта возможна и на расстояние тысяч километров, так что, сделав взрыв в Петербурге, можно будет передать его действие в Константинополь. Способ удивительно прост и дёшев. При указанном мною способе ведения войны она фактически становится безумием и должна быть упразднена. Подробности я опубликую осенью в мемуарах Академии наук. Опыты замедляются чрезвычайной опасностью применяемых веществ, частью весьма взрывчатых, частью крайне ядовитых…» Каково?