Дмитрий Казаков - Русские боги

Он невольно сделал несколько шагов к песочнице.

– Чего тебе надо, дядя? – спросил один из бомжей, со спутанной бородищей, глаза его недружелюбно блеснули.

Тот, что пел, замолчал и обернулся. Игорь вздрогнул еще раз, разглядев под щетиной и грязью знакомое лицо. Лицо человека, которого почти тридцать лет назад похоронили всей Москвой, чьи песни слушала вся огромная страна.

– Чего надо? – повторил бородач.

– Бухнуть с нами хочешь? – спросил тот, что пел, взял бутылку и присосался к горлышку.

Глаза у него были пустые, совершенно безумные, напоминали оловянные пуговицы.

– Нет, ничего, – сказал Игорь, отвернулся и пошел прочь.

Бомж вновь запел:

– Это ведь он? Это правда он? – спросил Игорь, подойдя к Сергею.

– Я тебе уже говорил – не верь глазам своим. – Сергей улыбнулся, но улыбка вышла кривой и жалкой. – Этот… это существо рано или поздно обретет почти всю память Владимира Семеновича. Но случится это не сразу, и случится ли вообще – никто не скажет.

– То есть… пока он ничего не помнит? Не осознает, кто он такой? Ведь прошло много лет.

– Что-то помнит, наверное, – ответил Сергей. – Но это выглядит как обрывки, яркие и бессвязные. Словно сцены из жизни другого человека, неизвестно как попавшие в твою память. Постепенно их будет становиться больше и больше, – он говорил все громче и громче, яростно рубил ребром ладони воздух. В глазах стояла боль, – а потом придет осознание того, кем ты был… Жестокий, тяжелый кризис, во время которого ты как-то пытаешься осознать, почему не умер и как жить дальше…

Сергей вытащил из кармана пачку сигарет, а когда вставил одну в рот, стало ясно, что руки его дрожат.

– Э… я понял, – сказал Игорь и еще раз оглянулся, чтобы поглядеть на бомжей. Портвейн у них закончился, бутылка полетела в сторону, а в руках у бородача появился флакончик с настойкой боярышника. – А Цой… неужели он тоже?

Сергей сумел прикурить только с третьей попытки, глубоко затянулся и выпустил облачко дыма.

– Наверняка те, кто пишут на заборах и стенах домов «Цой жив», не подозревают, насколько они близки к истине. Пошли отсюда, а то, когда я гляжу на них, плакать хочется. Вспоминаю свои первые годы…

И они зашагали прочь со двора, мимо детского садика и сидевших на лавочке бабушек. Те поглядели на двух мужчин с неодобрением, одна даже головой покачала, сказала что-то подруге.

– Почему никто не видит сходства? – спросил Игорь. – Ведь лицо… и голос. Тут, по-моему, невозможно ошибиться.

– Люди видят лишь то, что хотят и готовы увидеть. То, во что верят. Напоминает им бомж с Выхинского рынка известного актера и певца – ну и что? Он же умер много лет назад. И человек начинает думать, что такое невозможно, что ему почудилось, и при втором взгляде сходство уже не так велико. Человеческий разум – гибкая штука, он способен сам убедить себя в чем угодно. Было бы желание.

Из двора они вышли на улицу, а затем и вовсе к железной дороге и неспешно пошли вдоль нее.

– Чего зря ходить? – сказал Сергей. – Тут рядом рынок большой. Пойдем туда, посмотрим, почем нынче фрукты у уроженцев солнечного Кавказа.

– Пойдем, – кивнул Игорь.

Ему было все равно, куда идти, лишь бы двигаться, переставлять ноги, а не сидеть на месте.

Рынок нашли быстро, и, едва окунулись в его шумный водоворот, голова у Игоря закружилась. Он попытался остановиться, сказать, что ему нехорошо, но не смог, и все поплыло перед глазами…

Когда зрение сфокусировалось, обнаружил, что стоит совсем на другом рынке.

Под ногами был не асфальт, а жидкая грязь с двумя неглубокими колеями, рядом находился прилавок, уставленный горшками, а около него крутилась невероятно толстая тетка в цветастом платке. Дальше виднелись другие прилавки, слышались голоса и скрип телег.

Улица, на которой находился Игорь, уходила вниз, к широкой реке, вдоль нее стояли деревянные дома. С воды дул свежий ветер, покачивались стоявшие у пристаней баржи. Выше, на холме поднимались красные стены крепости, виднелась круглая башня, торчали зубцы.

– И чой-то они у тебя все битые? А? – спросила тетка, взяв в руки один из горшков. – Чой-то, а?

– Побойся бога, Матрена, – отозвался продавец, здоровенный, рыжебородый, с хитрыми черными глазами. – Как есть самые лучшие. Сама знаешь, откуда я их вожу, со слободы Кунавинской…

Тетка сказала еще что-то, но Игорь не расслышал, поскольку над ухом у него заорали:

– Пироги! Пироги свежие! С луком и яйцом! С потрохами! Горячие! Налетай, разбирай! Прямо из печи!

Едва не толкнув Игоря плечом, мимо прошел мальчишка с лотком в руках. На лотке лежали пироги, румяные, большие. Один был надломан, виднелась начинка – рубленые потроха.

– Стой, малый! – воскликнул продавец горшков. – Подь сюды! Сегодня они у тебя без кошатины?

Мальчишка улыбнулся, сказал со значением:

– Кошки закончились. Дядя Акакий на собак перешел. А у них мясо нежнее и жил меньше.

Продавец горшков захохотал, в руке его появилась медная монета. Мальчик поймал ее на лету, выбрал с лотка самый большой пирог. Отдал его и пошел дальше, продолжая выкрикивать: «Пироги горячие! Налетай, разбирай!»

– Ну что, Матрена, будешь брать али как? – спросил рыжебородый, откусив кусок от пирога.

– Даже не знаю… – протянула толстая тетка и заглянула в горшок. – Слышал ты, какие новости из Москвы?

– А какие там новости? – продавец горшков сморщился. – Ляхи проклятые в Кремле сидят, чтоб их бесы разорвали. Кто у нас теперь царь и есть ли он вообще – неясно. Говорят, что вороги скоро и до нас доберутся…

– Ох, господи, времена-то какие страшные, – сказала тетка и перекрестилась. – Наказывает нас отец небесный за грехи наши тяжкие. Как бы рати антихристовы по земле не пошли. Ладно, давай вот этот.

И она ткнула в один из горшков.

Донесся негромкий лязг, из переулка вышел невысокий чернобородый мужчина в длинном красном кафтане, а за ним – двое воинов в кольчугах и с мечами у пояса. Игорь глянул в смуглое лицо, украшенное большими карими глазами, и вспомнил, где видел его – в Нижнем Новгороде, в офисе туристической фирмы.

Только тогда Кузьма был чисто выбрит и выглядел куда более солидно.

– Здравствуй, Митрофан, – сказал он, остановившись у прилавка с горшками. – Пришел час деньги отдавать.

– Да какие там деньги? – скривился рыжебородый. – Торговля худо идет, видит Макарий Желтоводский, одни убытки терпим.

Кузьма нахмурился, покачал головой.

– Соль-то дорого достается, это я знаю. Да токмо не для себя я это сбираю. Сам знаешь, что всем миром решили мы помочь земле русской, государству нашему, православному люду. Какая хвала будет городу нашему, если от него произойдет спасение остальных? Сам ведаешь, все готовы жен и детей заложить, лишь бы только снарядить ополчение.