Андрей Лазарчук - Абориген

Потом прозрачные шлемы сделались зеркальными, и на лбу каждого появилась красная надпись: ARRESTED. Я вскочил. Я потерялся, я не знал, что делать. И тут же надпись сменилась на другую: EXECUTED. Чешуя потемнела, и над плечами продолжающих сидеть фигур задрожал воздух.

И я… Я повернулся и ушёл. Мне даже не было страшно, а пусто, совершенно пусто. В один миг исчезло, перестало существовать всё, что мы так долго и тщательно готовили, на что рассчитывали в будущем… да и представления мои о том, каков этот мир и что в нём от чего зависит и почему происходит так, а не иначе, – всё это сгорело ещё быстрее, чем двое только что живых людей, которых система посчитала изменниками…

(Отряд «Воля Эстебана» самораспустился в тот же день: и я, и Армен здраво рассудили, что прежде надо многое выяснить и разузнать, а уж потом действовать. Странно, но никого из нас не преследовали – ни землюки, которые многих саботажников уничтожили накануне войны просто с орбиты, не мороча себе и людям головы соображениями морали и невмешательства, ни синие, которым, по идее, они могли передоверить дела такого мелкого масштаба. А может быть, они и передоверили, да только и среди синих попадались саботажники…)

Вот и сейчас я чувствовал примерно то же самое: всё, на что я рассчитывал, что я учитывал, строя планы и предполагая дальнейшие ходы, чего я опасался в настоящем и будущем… во что верил, в конце концов, всё это утратило силу, ценность, а то и просто потеряло смысл. В один миг все мои знания – огромные; все мои умения – в чём-то даже уникальные; весь мой бесценный опыт, накопленный за много лет…

Ну, вы меня понимаете. Вы же сами всё помните. Какой это был шок.

Макбетик, отдадим ему должное, пришёл в себя быстро. И в отличие от меня мыслил он категориями не перспективными, а сиюминутными.

– Три дня, – раздумчиво повторил он за диктором. – И всего тысяча…

– Да уж, – сказал я. – Задача… Ну что, мы тут закончили? Тогда разлетаемся. Армену скажи, что я его навещу… ну – сразу после.

– Это вряд ли, – сказал Макбет. Потом почти крикнул: – Эдик, нет! Не смей!

Это клеврет заходил мне за спину.

– Уймись, дурак, – сказал я, не оборачиваясь. Движением плеч скинул куртку – так, чтобы показались лопатки. Свёл их.

Клеврет тихо ойкнул.

– Дядя Север, – сказал Макбет, – я ведь – не для ссоры… Только теперь же, получается, – всё по-другому. И всё, что было, – оно как бы и… нет его. Ведь так?

Он хотел от меня чуть ли не одобрения.

– Ну, не совсем, – сказал я. – Кое-что останется. Память останется.

– Это не в счёт, – сказал он.

– В войну тоже так считали.

– Вот поэтому и проиграли.

– Я тебе потом расскажу, почему проиграли. Но точно не поэтому.

– Вы пока тут поживёте, – жёстко отрезал Макбет. – Дяде Армену я скажу, он разрешит… Мы – уж как-нибудь сами. Без вас. Хватит.

Я решил не возражать.

Они обрубили Собаке обе лопасти и улетели.

Дважды мы счастливо разминулись с теми, кто бежал нам навстречу: они бежали с фонарями, а мы – без. Поэтому мы успевали прижаться к опоре, слиться со стеной. Это как в таиге: расслабься, и пыльца тебя не найдёт…

Когда побежала вторая группа, человек семь, я почувствовал, что там, впереди, никого не осталось. Я не знаю, почему я так решил, но меня охватила абсолютная… я бы даже сказал, безмятежность.

Что-то случилось. Я не знаю, что. Но наши враги ушли, и какое-то время нам можно будет не опасаться ничего.

Только сейчас я понял, как много всего – и отовсюду – нам угрожало.

Я сказал об этом Лю, но она ничего такого не чувствовала, она только пожала плечами. Я мог её понять – буквально за минуту обрести и вновь потерять отца… и теперь всё её существо занято только этим.

Я попытался представить себе такое, но у меня не получилось.

Скажете, я слишком легко и быстро смирился с потерей Игната? Нет, это не так. Это не так. Но Игнат… он был мне больше, чем отец, и он был мудр, он не привязывал меня к себе, со стороны это казалось то холодностью, то придирками, но я… я откуда-то всё знал. Не зря же я бессознательным дитём выжил в таиге. Я иногда понимаю … ну, многое. Я даже Севера понимаю , хотя он умеет выстраивать такую защиту – причём походя, не шевельнув бровью… и он чувствует и видит, что от меня у него тайн… ну, не то чтобы нет совсем, но меньше, чем от других… и поэтому старается от меня дистанцироваться. Особенно с тех пор, как Кумико…

Не буду. Сами расскажут, если захотят.

В общем, смерть Игната – даже такая внезапная, страшная, несправедливая – она меня не держала . Был один удар, и всё. А плен Артура Генриховича – держал , из-за него Лю могла начать делать глупости, и я тоже мог начать их делать… да мы и начали, собственно. Хорошо, что выкрутились, – повезло, но… Но.

Я всё это к тому рассказываю, что мы брели, и брели, и брели по совершенно тёмному бесконечному штреку, я выставил фонарь на самый слабый свет – чтобы только под ноги, – и вдруг Лю сказала:

– Извини. Я так больше не могу. Иди один, а я… Ну, я не могу, правда. Я только воду возьму?

– Ты что, не слышишь? – сказал я. Я ничего не слышал, но мне надо было её отвлечь.

– Что?

– Гудит.

– Нет. А что?

– Точно не слышишь?

– Ну… – она замерла, прислушиваясь. – Что это?

– Это барьер. Мы под Стеной. Это инфразвук на тебя так давит. Это не ты сама так думаешь. Понятно?

Она замялась.

– Идём, – настаивал я. – Нехорошо тут стоять. Тут всякую дрянь в мозги подцепить можно.

И – поволок Лю дальше. Уже без особой опаски подсвечивая себе путь. Она сопротивлялась, но с заметным сомнением.

– Змей, – ругнулась она вдруг. – Мы же забыли посмотреть, чего вдруг это все задёргались?

– Давай чуть попозже, – сказал я. – Найдём какое-нибудь закрытое местечко.

– Ну… А то вдруг мы вылезем, а там уже ничего нет.

– Может быть и такое, – согласился я. – Ну и какой смысл знать заранее?

Инфразвук я, может быть, и не совсем придумал: мысли путались, перед глазами возникали странные картины, тут же пропадали. Когда под ногами запружинили доски, а под рукой я обнаружил гладкие перила, то не мог понять, куда нас занесло, почему ночь и почему дождь. И откуда ветер.

(Штрек пересёк узкую косую расселину, выходящую на поверхность. По ней тоже можно было выбраться, но мы этого не знали и об этом не подумали – мозги, что называется, отсушило. Прошли по мостику и двинулись дальше.)

Дальше был полный беспорядок: брошенные тачки и инструменты, штабеля брёвен и брусьев, между которыми приходилось протискиваться, вёдра, бочки…

И тут путь нам преградила решётка: новенькая, почти без ржавчины. Похоже, что решётка должна была сдвигаться и раздвигаться, но механизм, который делал бы это, валялся рядом, среди разбросанных болтов. Я не сразу, но догадался, как можно чуть-чуть сдвинуть решётку и без механизма. То есть это был ещё тот геморрой, и я ободрал все руки – но мы в конце концов пролезли в образовавшуюся щель и двинулись дальше.