Андрей Лазарчук - Абориген

Посидел – и понял, что так я никогда не взлечу. Меня слишком сбивает автоматизм управления, наработанный на вертолёте. А тут всё по-другому.

Но взлететь надо. У меня хороший запас мощности. Я правильно рассчитал центровку. Я вообще всё правильно сделал. Просто и правильно.

Давай.

Не могу сказать, что рука моя тряслась, когда я запускал моторы. Но усилие, чтобы преодолеть какую-то дурную скованность, надо было прикладывать.

Я погонял моторы на малом газу, прислушиваясь к звукам и вибрациям. Немножко потряхивало. Не сильно. Поршневые моторы всегда потряхивает.

Оставил их погреться.

Так. Сейчас ты сделаешь то, чего никогда не делал. Ну и что? В первый ли раз? Сколько раз ты делал то, чего никогда не делал до этого, и каждый раз получалось.

Вперёд. Только так ты спасёшь Кумико. Да, одно неверное движение – и смерть. Но не делать ничего – тем более смерть.

Вперёд. И – отключи мозги…

Самолёт взлетел сам. Я просто держался за ручку.

Майский – остров большой, и даже не столько большой, сколько длинный. От нашего ангара до Стены было километров сорок, и естественно, что никакой Стены и ничего, что творилось по ту её сторону, мы не видели. Поэтому нам самим нечего рассказать, зато мы всегда с интересом слушаем чужие истории.

Стену должны были убрать в три часа дня. Мы дождались, когда будет три ноль одна, и поехали.

Гагарин мне объяснил, что лучше всего – это просто обнять его сзади, но обнять, так сказать, гибко: то есть когда он наклоняется в сторону, или вперёд, или назад – то отклоняться вместе с ним. Главное – не препятствовать и не стараться помочь.

Я поклялась, кровь из носу, следовать инструкциям. И мы, разумеется, завалились на первом же повороте – хотя, казалось бы…

Урок я усвоила сразу – тем более что именно носом я в плечо Гагарина и ткнулась. Хорошо ткнулась, так что всё свершилось по клятве. Но это был первый и последний случай моего разгильдяйства. Произошедшего от общей расслабленности. И даже не просто расслабленности. Разнеженности. Уж очень здорово это было – сесть сзади, обнять, прижаться…

Ну, вы меня, наверное, понимаете.

А если не понимаете, так и идите к духам. Мне не о чем с вами говорить.

Да, я звучу, как кошка. И что?

До южной оконечности острова мы домчались почти мгновенно, а дальше была та самая дорога. О которой я не знала ничего, а Гагарин, как оказалось, не всё.

Потом уже я прочитала, что эту дорогу и ещё несколько других, подобных ей, построили в первые десять лет колонизации, и по тому проекту все острова должны были быть соединены мостами. Но для того, чтобы начать строить мосты, надо было проложить несколько таких вот временных «технических» дорог. В результате мосты не построили, дороги почти забросили – поскольку те мизерные грузоперевозки, которые у нас практикуются, вполне можно осуществлять и по воздуху…

Так вот, объясняю, что такое «техническая дорога»: это трёхметровой ширины полотно из неплохо подогнанных и надёжно скреплённых плит неизвестного мне серого пупырчатого материала, который не похож ни на металл, ни на камень, ни на пластик – ни на что не похож. И семьдесят пять наших лет для него ничто…

Просто местами из-под этого полотна выкрошилась порода.

Но мы не упали. Хотя ехать по таким участкам было жутко. Как по подвесному мосту: дорога проседает, раскачивается или же она настолько накренилась, что напоминает скат крыши. А рядом обрыв, и какой обрыв!..

Даже когда просто стоишь рядом с таким обрывом, хочется, чтобы за спиной был парашют.

А парашюта нет.

(Потом мы узнали, что землюки специально ничего не исправляли: это у них была спортивная трасса . Они на ней гоняли на мотоциклах для развлечения . Для удовольствия . Это выше моего понимания… Когда я спросила Гагарина, было ли ему страшно, он сказал, что нет, страшно не было, но было что-то вроде отчаяния, потому что – даже не остановиться! Только вперёд! Страшно стало потом, через пару дней. И – держалось долго.)

Я сказала «жутко, как по подвесному мосту»? Дура. Вот когда мы действительно подъехали к подвесному мосту…

Это да.

Я немного просчитался то ли с центровкой, то ли с углом установки крыла: машина всё норовила задрать нос. Я парировал это её намерение рулём высоты, сильно отдавая ручку от себя – и вынужденно держал весьма среднюю скорость. Впрочем, полёт всё равно получался более быстрый, чем на вертолёте…

От сильного ветра в лицо Кумико стало, кажется, немного лучше; во всяком случае, этот пугающий меня восковой оттенок кожи пропал, она была теперь просто бледна, но и только. Несколько раз она почти приходила в себя, поворачивала голову, я видел, как под веками движутся глаза. Потом вновь обмякала.

Мы долетели быстро, но сесть я смог только с третьего раза.

Только когда я с Кумико на руках подбегал к лесопилке, меня пронзила мысль: а вдруг и док Ригдзин, подхватив семейство, понёсся за счастьем? Но он оказался благоразумен.

Я коротко объяснил, что произошло, он кивнул и велел дочерям быстро разворачивать операционную. Я думал, он заберёт Кумико в подвал, там у него всякие машины и приспособления, большей частью незаконные, но нет – под навесом поставили раскладной стол, столик, лампу, расстелили простыни…

Маруся увела меня на веранду, чтобы я не дёргался зря, и только я успел написать записку шерифу, чтоб он послал кого-нибудь на Коробок, а Маруся – заварить чай, как пришёл док в сопровождении старших дочерей, они сдирали на ходу бумажные передники, местами простроченные красными пунктирами.

– Ну вот, – сказал Ригдзин. – Я называю это: мастерство.

– Что, уже всё? – спросила Маруся.

– Представьте себе, дорогая, – и док самодовольно развалился на плетёном диванчике. – Дорогой Север, ваша девушка вне опасности… если вам, конечно, не взбредёт в голову забрать её немедленно.

– Действительно уже всё? – не поверил я очевидному.

– Действительно. Ну, простейший случай, простейший. И повезло, конечно, мы сразу попали на кровоточащий сосуд, не пришлось искать, зря резать кость…

– Мне можно к ней?

– Сейчас девочки её перебинтуют, отвезут в спальню… Дорогая, налейте и операционной бригаде, они заслужили по глотку хорошего чая. Север, а вы слышали об этом массовом помешательстве, которое охватило полмира?

Кумико пришла в себя вскоре после операции, а теперь спала, именно спала, док накачал её снотворными экстрактами. Рядом дежурила девочка Настя, следила за пульсом, давлением, температурой. Я поцеловал Кумико в тёплую щёку, Настю – в макушку. Вышел. Достал трубочку. Руки тряслись.

Именно в этот момент далеко отсюда исчезла Стена.