Саймон Спуриэр - Повелитель Ночи

Голос звучал как туманная сирена, заставляя уши болеть (хотя настоящего звука не было), полыхая перед глазами яркими вспышками и темным хором тревоги. За пределами мысленного взора, в телепатических лабиринтах, чувства стали осязаемыми и тяжелыми, звуки — видимыми, тоскливые картины приобрели вкус и запах, прикосновения холодной плоти звучали музыкальным диссонансом. Ментальный лабиринт. Психофизический вихрь. Мита слепо брела по коридорам и отчаянно цеплялась за каждый клочок молний, проносящийся мимо.

Зо Сахаал. Имя.

И его изображение — сияющая пиктограмма, более яркая и ужасающая, чем сделанная любым ауспексом, более пронизывающая, чем самая великая сенсорна, — навсегда оставляющая след на беззащитной плоти мозга Миты, с которого сорвали покровы. Как электу, нанесенная изнутри век, от которой нет спасения даже во сне.

Это был он. Повелитель Ночи.

Ее враг.

Она узнала его, даже несмотря на гудящие голоса в голове и спутанные ощущения. Лицо Сахаала предстало в музыке и мягких ароматах пепла и ладана, черно-синее тело складывалось из смеси горьких запахов, а его когти... они, словно прикосновения кисти художника к полотну, — нежные пальцы любовника. Но за пределами видения Мита смогла увидеть и другие подробности. Черные глаза с расширившимися зрачками, сдвинутые брови, впалые щеки, бледная и лысая голова. И остальное тело, заключенное в броню из керамита и стали, гибкие пластины доспехов с зубцами и цепями, испещренными на всем протяжении символами Легиона и темным писанием.

— Ищите меня, мои братья, — мурлыкал голос, и Мита ощутила себя частью послания, клубящегося вокруг ее чувств, уходящего в неизвестность через нее, расширяющегося, как огромная сфера. Оно неслось через улей Эквиксус, как стена пара, а затем улетало в пустоту, пересекая глубины космоса. В поисках тех, кто хотел услышать. В самом улье ментальное сообщение осталось почти не замеченным. Как и Винт рядом с Митой, большинство жителей улья просто ничего не ощутили, как будто они были слепцами. Некоторые вздрогнули или почувствовали странный дискомфорт, пришедший из откуда, причин которого они не понимали. Некоторые даже делали паузу, задумываясь и пытаясь разобраться в себе, но вскоре недоуменно пожимали плечами и ругали себя за подобную глупость. Через несколько минут их пустые и мелкие жизни вновь входили в обыденное русло.

В своих креслах в космопортах, в офисах Администратума, в центрах связи Гильдий и техномонастырях астропаты закричали и забились в трансе. Получившие в юности ранг псайкеров среднего таланта, эти иссохшие человеческие оболочки сформировали систему коммуникаций, подчиняясь и обслуживая Империум, который их ненавидел. Передачи по лучу занимали время, пересекая звездную бездну, астропат же мог отправить голос через варп, мгновенно передавая приказы и сообщения своих хозяев.

Все астропаты в обязательном порядке подвергались ритуалу Укрепления Души — усиливающему их защиту, плавящему их глаза, объединявшему духом непосредственно с Императором, потому они мало опасались нападения хищных тварей варпа. Астропаты почти не ощутили тех мучений, от которых пострадала Мита, их реакция была ослаблена, в своих уединенных ячейках псайкеры видели лишь слабые отображения кошмаров и безумных мыслей. Их мудрые наставники, привыкшие к подобным проявлениям и нарушенной медитации, спокойно направили необходимые порции успокоительных наркотиков тем, кто беспокоился сильнее обычного.

Во всем городе только Мита Эшин кричала и билась в конвульсиях, полностью незащищенная.

Но даже сквозь боль и страх в ней проступала ярость от осознания причин этого псионического шторма. Хитрость и жестокость врага Миты была просто запредельной, она столь же поражалась ей, как и мучилась от самого шторма.

Повелитель Ночи знал, что не может управлять астропатом. Он не мог вынудить псайкера послать сообщение от своего имени, а также не мог узнать, если бы только не нашел второго диспетчера, послано ли известие вообще. Сахаал был один среди неизвестного города, поэтому не имел права проявить ни капли доверия.

Вот поэтому он нашел единственный способ, который позволил бы ему выполнить задуманное. Единственную гарантию. Один шанс, что его послание будет послано во всех направлениях, независимо от желания и усилий астропата.

Ублюдок. Жестокий, проклятый варпом ублюдок!

Сахаал вставил свое сообщение в момент гибели псайкера, в миг псионического коллапса, когда формировался смертельный крик отлетавшей души.

Ублюдок Сахаал скормил псайкера варпу, удостоверившись, что его лицо и слова окажутся последними вещами, понятыми беднягой в этой жизни. Именно они и станут наконечником смертельной волны...

Как далеко могло распространиться сообщение? Как глубоко в варп смог улететь крик ужасной смерти псайкера?

Я — Зо Сахаал, Мастер Когтя...

Снова и снова.

Мита продолжала биться в конвульсиях на полу офиса Ородая, собирая всю силу воли для восстановления умственной защиты. Оборона формировалась в ее разуме как штормовые щиты. Потом Мита сосредоточилась и начала медленно перемещать пульсирующий сигнал вне пределов своего разума.

Ей стало чуть легче, и она смогла перевести дух.

Боль и страх отступали, исчезал и благоговейный трепет перед первым страшным ударом. Сортируя перепутанные чувства, дознаватель смогла добиться в своем разуме некоторого порядка.

Теперь окружающий варп стал спокойным бассейном с нефтью, по крайней мере, Мите так казалось. Смерть астропата виделась легкой рябью в центре, от которой расходились небольшие концентрические волны. Девушка смогла приблизиться и ясно увидела весь процесс, которым насладился Повелитель Ночи; она оказалась болезненно впечатлена его силой: сложная фрактальная симметрия — каждый маленький компонент являлся точной копией единого целого, каждый круг нес в себе тень, нес в себе эхо, нес информацию о недавно содеянном.

Заглянув внутрь, Мита проникла сквозь уменьшающиеся кольца и нашла в себе силу исследовать и ощутить на вкус призрак Повелителя Ночи. А ведь еще недавно она не была способна даже приблизиться к нему. Все было так, словно ей подарили досье на врага: первоначальный снимок ослепил ее, но, когда яркость стала пропадать, когда она привыкла к слепящему сиянию, дознаватель смогла увидеть каждый аспект противника.

И невероятно, какой гнев держал Сахаал в душе!

Под всеми слоями лежала потеря. Яркий сгусток, часто становящийся полночно-темным, плавал, словно кракен, в океане гнева.

Он что-то потерял. Нечто любимое. То, чем он гордится и дорожит, как святыней.