Сергей Демченко - Ангел

Роек удивлённо озирается. Нет, он скорее потрясён. Такая прорва народу здесь, в первой комнате, даже «предбаннике», в то время как дальше, как он нам объяснял, — форменный праздник! То есть само убежище. Франц порывается что-то спросить, однако пока не решается. Меж тем Карл стоит перед нами молча, словно показывая всем своим видом: ну, вот, вы вошли и увидели. Вот так мы и живём. Что, мол, дальше делать думаете, господа брехуны хорошие? Вот они мы, — полуголодные, немытые, нечесаные, уже почти вшивые… Ну, доставайте свой «крест», что ли, раз уж пришли… Осеняйте, хороните под ним, ставьте нам во светлую память. Впрочем, осмотр врачей им действительно не повредил бы. Особенно женщинам и детям. И пока Роек деловито приставал к Карлу с какими-то дурацкими вопросами, Фогель, оглядев подвал и явно решив, что больны здесь абсолютно все без исключения, уже торопливо скидывал сумку и начинал в ней рыться. На свет появлялись какие-то ложечки, баночки, тюбики. Потом, опустошив свою сумку, Герхард молча содрал с плеча Франца второй баул, побольше, и перешёл к вытряхиванию других причиндалов. Извлёк всё необходимое и, розовея от смущения, обернулся к какому-то жилистому человеку средних лет:

— А где можно руки вымыть? — поле всеобщих улыбок было ему ответом. Уж не шампунем ли изволит намылить руки заслуженный господин эскулап? Но кто-то метнулся, притащил в старом ведре уплотнённого снега, поставил на немного чадящую в углу "буржуйку"… — и "кабинет доктора" начал свою работу. Атмосфера разом вздохнула свободнее. Как ни крути, а расчёты врачей оправдались полностью, — масса желающих подлечиться не кончится никогда, пока стоит мир. Правда, всё вышло с точностью до наоборот, в плане клиентуры. Но, похоже, имевшего свою работу призванием Герхарда это нимало не огорчило. Он увлечённо начал заглядывать во рты, в уши, стучать по немытым рёбрам и лбам… Вскоре притащили ветхую простынь, две дамы растянули её…, и "мужчин попросили отвернуться".

В связи с этим общее настроение масс и отношение к нам сразу потеплели. Градусов на сто. Такая малость, как медицинская помощь, творит чудеса. Нам даже как-то смущённо вернули автоматы, завистливо вздохнув при этом не единожды.

А в это самое время чем-то разъярённый Роек пытал обалдевшего от такого стихийного возникновения «лазарета» Карла:

— Так как же так, а? Ведь там, дальше, — убежище! Там есть всё! А вы — ютитесь здесь…

Карл посопел немного и раздражённо пояснил:

— Поймите Вы, чудак Вы человек… Когда мы по ревущему сигналу и оповещению военных пришли сюда, здесь, в этом самом подвале, толкались и переругивались несколько растерянных и перепуганных уродов с портфелями, а двери туда были уже заперты. Икая от страха, эти "белые воротнички" проболтались, что там, за створками, действительно убежище. И что там уже засели их сослуживцы и какие-то важные шишки города и страны. А они, видите ли, опоздали, так как ехали с какого-то «важного» заседания. Решили пойти постучаться… Тут как раз над городом зависли эти…, как их… модули…, и пошла такая потеха! Так я скажу Вам, господин профессор… Что мы пережили! Когда эти твари начали садить сверху жаром, мы кинулись вниз, в это самое вот помещение, — он обвёл руками людской муравейник, покорно ждущий своей очереди сказать Герхарду "а-аа", — надеялись, что высидим… А они, гады, такую температуру дали, — те, что ближе ко входу были, сварились сразу. Мы кинулись вглубь подвала, — там ещё несколько комнат. И, благодарение Богу, — вода! Толстые трубы районного водовода! С большими кранами и задвижками водоразбора. Если б не они — уж не знаю, что б и делали! Водопровод в городе ещё каким-то чудом функционировал, не то, что теперь. Мы залили весь пол водой, профессор, уже почти горячей водой! Она раскалилась в трубах ещё по пути сюда. Мы валялись в ней, как свиньи в лужах, а она испарялась так сильно, что в тех комнатах, откуда мы удрали, она почти кипела. Многие тут умерли от сердечных приступов, — температура была такая, что не приведи господь! В сауне и то легче. Несколько человек не выдержали, с криками выскочили на улицу… Как с ума сошли. Так ещё не успели толком и добежать до середины дворика — сгорели! Как спички! Ох… — Карл на некоторое время примолк. Видно было, что ему нелегко давались воспоминания, за возможность поделиться которыми человек иногда отдаёт последнее.

— А что же эти? Ну, там? В убежище? Так и не открыли вам?! — Роек был возмущён. — Вы стучали? Кричали?!

Карл, часто моргая, посмотрел на врача так, словно тот пытался уличить его в беспросветной тупости. Укоризненно и с тенью раздражения.

— Так кто ж впустит-то? Вы что?! Нас тут было почти семь с половиной сотен. Почитай, весь райончик. Все окрестные дома. Тех, кто был дома, услышал сирены и подумал о том, что в этом ближайшем подвале можно пересидеть. Остальные, кто не знал об этом местечке, кто был на улицах или забежал в подъезды — те просто пепел. Зола! — его передёрнуло. — Даже костей не осталось, всё в прах рассыпалось…

Профессор озадаченно потёр подбородок:

— Их, значит, не удастся убедить открыть?

Собеседник воззрился на профессора как на инопланетянина, не понимающего нормальную речь:

— Господин доктор, больше половины выживших ломилось туда с просьбами и угрозами. Их попросту расстреляли.

Роек подумал, что ослышался:

— То есть как? Вышли и расстреляли? Солдаты?

— Да какие, к чертям, солдаты! Установки убежища! Когда мы набились и в тот коридор, что перед дверьми, сверху, — от самих бронированных дверей и откуда-то сзади, от тех дверей, из которых мы вошли, — в нас ударили пулемёты… Перекрёстно. Погибло почти пятьсот человек. Ещё часть — детей, стариков, женщин — передавили там друг друга в панике. — Карл сник. — Мне не забыть этого ужаса в тесном пространстве, откуда нельзя было даже выскочить. Так что теперь мы и близко туда не суёмся. Ютимся здесь. Какие нам, к чертям собачьим, после этого «убежища»? Даже близко не ходим! Мы ж три дня потом выносили трупы, Роек… — Карл с осуждением покосился на Франца.

Тот, не обращая внимания на немые укоры, понимающе покачал головой, огорчённо скривив губы. Ему — человеку, знакомому со смертью, было воспринимать услышанное несколько легче, чем этому мирному работяге, что смог своим умом и решительностью наладить здесь убогий, но быт. И всё же картина, представшая перед его глазами, впечатлила даже его.

— Тот, что в форме, — Карл кивнул на грустно сидящего у левой стены вооружённого автоматом человека, — Яцек. Он как раз солдат. Из охраны этих, что там. — Новый кивок, уже в глубину подвала. — Он прикрывал их отход. А эти твари бросили его здесь. Оно-то ясно, служба… Но по первой мы его едва не разорвали, когда он нам сказал. Толпа тогда словно сбрендила. А теперь — наш. Я на него, как на себя…