Дмитрий Самохин - У смерти твои глаза

Ваня Дубай покинул мой дом, пообещав вернуться к вечеру. Кубинец, получив от полиции официальный документ на проведение похорон, засуетился и повис на телефоне, обзванивая похоронные конторы. Он сообщил о смерти Ираклия в полицейский участок, где тот долгое время работал, и попытался выяснить – были ли у Стеблина родственники и кто его душеприказчик. По первому пункту ответ был – никаких родственников. По второму – точный адрес с телефоном, записанный на клочок бумажки.

Оставив Кубинца разбираться с похоронами, я поднялся в свою спальню, прилег на кровать, думая, что заснуть не смогу, и рухнул в тяжелый, вязкий сон, полный кошмаров. Я проболтался между сном и явью до самого вечера, а, когда поднялся с постели, подумал, что лучше бы и вовсе не ложился. Настроение у меня было мрачное, а на душе скребли кошки.

Ваня Дубай был как всегда точен. Ровно в половине пятого вечера появился на пороге нашего дома, в сопровождении знакомого эскорта. Выглядел сурово и свежо.

На Водную феерию отправились на разных катерах, всем видом своим показывая, что мы не из одной компании. Даже разъехались в разные стороны, чтобы встретиться на Дворцовой площади. На лобовом стекле «икара» красовалась ярко‑красная наклейка, обозначавшая право беспрепятственного проезда по городу в дни празднования юбилея. Ее вместе с билетами мне вручил Ваня Дубай. Оставалось только гадать, откуда он доставал билеты и наклейки, правом на получение которых обладали только государственные чиновники и VIP‑персоны.

Народу было тьма‑тьмущая. Такое ощущение, что половина Российской империи прислала своих представителей в город, чтобы засвидетельствовать почтение Северной Пальмире. Оставив катер на VIP‑стоянке, я спустился на твердь набережной и чуть было не искупался. Толпа раскачивалась в разные стороны, грозя столкнуть крайних в воду. Кубинец ухватил меня за руку и выдернул обратно. Мы переглянулись. Предстояло, наверное, самое тяжелое, что могло приключиться с нами сегодня. Протолкаться сквозь толпу до Центральной трибуны. Эх, хорошо бы пропуск иметь на императорскую ложу, но у меня его не было. А то, что Аграник появится там, сомнений у меня не вызывало.

Толпа не добавляет любви к людям. Ее у меня и так было немного, но после каждого раза, когда я оказывался в общественном транспорте или, как сейчас, на праздновании, та кроха человеколюбия, что во мне еще оставалась, таяла, как айсберг, попавший в Гольфстрим. Каждый новый толчок в спину, тычок под ребра и прогулка по ногам уничтожали и без того малый запас этого чувства. А уж когда я добрался до полицейского оцепления, то кипел от гнева и был готов вернуться домой, а там будь что будет. Прикончит Аграник Маркарян императора, так и черт с ним. Конечно, мысль эта была ужасной для верноподданного, слуги престола и Отечества, но я ничего не мог с собой поделать. Пройдя же полицейский кордон, я вздохнул свободнее и подумал, что на трибуне можно наслаждаться праздником, но вот как обычный люд? Как можно радоваться юбилейному зрелищу, когда ты со всех сторон стиснут толпой и дышишь лишь синхронно со всеми. Толпа вздохнула, надавила на тебя, и ты вздохнул. Толпа выдохнула, опять надавила, и ты вместе с ней. А вид на Большую Неву, где и проходило действо, ради которого все собрались, перекрывает лысый амбал, который еще и ребенка на шею посадил, чтобы тот смог увидеть праздник. А из‑за мальца, что раскачивается на шее отца и повизгивает от счастья, тебе ничего не видно. Какое тут может быть удовольствие.

Заняв свое место на трибуне, я извлек из кармана цифровой бинокль, которым заботливо запасся полтора года назад. Думал, что пригодится. Кубинец же, изрядно смущаясь, достал театральный. Я навел бинокль на императорскую ложу и быстро нашел императора в окружении высокопоставленных гостей, дожидавшегося начала представления. Я внимательно исследовал ложу, но и следа Аграника Маркаряна не нашел, зато обнаружил, что охраны пруд пруди.

Обследование посредством бинокля было прервано хлопком по плечу. Я обернулся. Позади меня довольно улыбался Ваня Дубай. Спину ему прикрывали братки.

– Нашел? – поинтересовался Ваня.

– Нет пока, – хмуро бросил я и вернулся к биноклю.

Время шло, а никакого изменения в обстановке не происходило. Высокие гости безмолвствовали и ожидали начала действа. Но Маркаряна я не видел. Я стал было подумывать, что ошибся в своих расчетах и Аграник не придет, как началось действие. В акватории Большой Невы показались первые корабли – два крупных парусника восемнадцатого века с штандартами России и Англии, четыре древнерусские ладьи и четыре римские галеры. Что делали римские галеры в Неве, мне было непонятно. Парусники дали приветственный салют всем собравшимся, распушили паруса и гордо заскользили к Васильевскому острову. Более я не видел ни одного кадра из всего представления. Разве что фрагменты лазерного шоу. Какие‑то лучи, сплетавшиеся в различные фигуры над городом.

– Мне нужно попасть в императорскую ложу, – сделал я вывод, обернувшись к Ване Дубай.

– И что, ты предполагаешь, что я сейчас, как факир, извлеку зайца за уши из цилиндра? – ехидно осведомился Ваня. – А тебе посидеть у императора на троне не надо? А то ты попроси, я тебе обязательно устрою. Мне это без проблем. Я ведь всемогущ. Джинном раньше подрабатывал.

Я ничего не ответил ему. Отвернулся и стал вновь рассматривать трибуну, понимая, что даже если я увижу Аграника Маркаряна, максимум что могу, это дико разозлиться и попытаться снять его пистолетным выстрелом. Только боюсь, что, если я осмелюсь на это, пиво мне больше варить не доведется.

– Знаешь, я предполагал, что ты спросишь об этом, – произнес Дубай. Я повернулся к нему.

– Это сделать было тяжело. Я бы сказал невыполнимо. Но прошу.

Ваня протянул мне пластиковую карточку с аббревиатурой «ФСБ».

– Это аккредитационная карта на твое имя. Поздравляю с возвращением в фээсбэшники.

– С этим меня пропустят?

Ваня кивнул.

Я не стал терять времени. Поднялся со своего места и стал протискиваться к лестнице. Кубинец посмотрел на меня, но вопросов задавать не стал. Я резво сбежал по лестнице к подножию трибуны, соображая на ходу, пропустят ли меня на императорскую ложу с оружием или устроят личный досмотр. По пути я сбил с ног баобабообразного мужика лет сорока, не замедлившего пройтись по моей персоне со всей тщательностью критика, разбирающего похождения Луки Мудищева. Такого обилия красноречивых и непечатных слов мне давно не доводилось слышать. По туннелю, огражденному железными решетками и окруженному полицейским кордоном, я добрался до императорской ложи и, задыхаясь, протянул аккредитационное удостоверение сотруднику в штатском, в чьих стальных, абсолютно бездумных глазах я прочитал принадлежность к контрразведке. Мужчина неловко взял в руки мое удостоверение, вперил в него взгляд и минут пять разглядывал, натужно сопя, точно паровоз, получивший вместо привычного антрацита какой‑то неудобоваримый суррогат. Наконец он вернул мне удостоверение, скептически посмотрел на меня и, тяжело шевеля языком, точно накануне пытался съесть улей с медом вместе с пчелами, произнес: