Александр Уралов - Обратный отсчёт

Только тем, наверное, мы и спаслись. Пёрли двое суток, по глухим буеракам петляли. Но погони за нами не было, спасибо Господу за милость Его к нам, грешным!

А хунхузовский спецназ тогда покруче нашего был, ежели откровенно. Чего сейчас греха таить — батарейки вдвое больше быстродействие держали… а гаджетов в теле напихано было не меньше. Один хунхуз-спецназ против двух из наших вполне мог выйти и навалять по самые уши. Страшная это штука, вживлённые ускорители… это вам не с роботами тогдашними воевать. Хунхуз — он тоже человек… а со спецоснащением — чистый терминатор!

Помню, как-то в учебке, вывели нам на плац белобрысого хлюпика в одних трусах и велели рыло ему начистить. Мы по молодости и поскакали… Так этот заморыш, как в кино, за несколько секунд нас всех троих уложил, оружие собрал, да ещё и мне по морде ногой двинул, зараза… и даже не вспотел. Трофейная батарейка у него была, понимаешь?

Тогда вся эта петрушка в новинку была… вот и повесили нам по орденку каждому на грудь. Штабные аналитики, поди, до потолка подпрыгивали от возбуждения, а белохалатники принесённую нами батарейку чуть ли не на атомы разобрали. Нанотехнологии… то, да сё…

Года через три, когда в Приморье всё уже прахом пошло, в беспорядочную бойню превратилось, слух прошел, что, мол, и наши тоже биобатарейки изготавливать научились. И первым делом спецназовцев ими оснастят. Да только, мнится мне, чушь всё это. Пиар и пропаганда. Ни черта мы не получили.

Правда, нас тогда уже на Урал перебросили. Может, приморскому сполох-десанту чего и вживляли… не знаю. Нас на Урал перебросили, не до слухов было.

Дед Серёжа подумал, почесал голову и решил всё-таки добавить:

— Через три года, сразу после Второго Джихад-Перемирия, Гадюка в отставку вышел. Накануне не повезло ему — до обидного случайное ранение получил. Оно же недаром говорится, что пуля — дура! Ей, понимаешь, без разницы — гамеш или свой, спецназ или пехтура…

Отставка-то отставкой, да только крепко обидели тогда Гадюку. Чин не повысили, по деньгам наджабили, да не слабо. Припомнили, видимо, тыловые крысюки нашему Гадюке, как он на них глядел… как он с ними разговаривал! Да и начальство приморское тогда от Гадюки перед армейскими отмазывалось: «Ах, что вы?! Этот человек, если бы не армия, был бы просто серийным убийцей-психопатом! Держали только для того, чтобы он садизм свой на пользу Республике развивал. Всё равно его, если не гамеши, так свои бы вот-вот расстреляли! Да он и не служит уже давно!»

Да только начальству-то что? Оно отбрешется при любых раскладах! А отдуваться уже нашим солдатикам пришлось, да бесчисленному люду безвинному. Поскольку исчез наш Гадюка… а через некоторое время доходят до нас слухи, что у гамешей появился спецназовец по имени Калиф…

Солнце наконец-то покраснело. Пыльное, горячее и скучное оно медленно заваливалось за горизонт. Сквозь открытое окно гигантский Челябинск дышал душным теплом. Мягко гудели кондиционеры, бессмысленно пытаясь охладить комнату, залитую красным закатным светом.

Урваши закрыла окна. Спросонок ей показалось, что в шуме кондиционера послышались благодарные нотки.

День неумолимо издыхал. Наступал ЕЁ час.

Час Урваши.

Она пошатываясь вошла в старомодную душевую кабинку и хрипло сказала:

— Поаккуратнее с кипятком…

— Не понял вас… госпожа? — отозвался приятный мужской голос компьютера.

Урваши вспомнила, как сын настроил компьютер душевой кабины откликаться на его команды нежным женским контральто. Иногда Дима ни с того ни с сего орал благим матом: «Мама! У меня в душевой какая-то тётка разговаривает!»

Всеблагие боги, как это её раздражало тогда!..

Красивое лицо сына было знакомо ей до последней родинки. Внезапно подкосились ноги. Урваши помнила, как какие-то мальчишки, дурно пахнущие неизменным коктейлем «шайтан-алкаш», швыряли в стройную фигуру её сына бутылки с коктейлем Молотова, и как горело его мерно шагающее тело…

Лохматая девица с татуированными веками задирала и задирала юбку прямо перед бампером машины… а Дима… Димочка… её дорогой мальчик только говорил ровным голосом, мол, вы нарушаете общественный порядок элитного района…

А Урваши сжимала руль потными ладонями… и БОЯЛАСЬ выйти.

И эти ужасные «тунгусы»… и с ними — какие-то размалёванные, вымазанные белилами кошмарные лица, — они размахивают обрезами… а один их них поднимает трубу самодельного огнемёта.

— … общественный порядок, — говорит Дмитрий за секунду до того, как превращается в шагающий факел.

— Вам нужна помощь? — спрашивает её Дима.

Он такой красивый в этой форме. И пёстрая нашивка, и подсвеченный номер МАШ-M: 1267-СТРАЖ/72 так тревожно и завораживающе переливается ярко-красным и жёлтым… ярко-красным и жёлтым

— Мальчик… мальчик мой! — бессвязно и беспомощно бормочет она, — Малыш, это же я… Димочка, это же я…

— Вам нужна помощь? — терпеливо, почти нежно, повторяет Дима и Урваши помнит каждую секунду его жизни… как он сучил ножками; как орал, когда болел животик… как пахли его розовые пятки… как приятно было чмокать его прямо в тугое сытое пузико…

— Женщина, я вынужден призвать вас к порядку, — строго говорит Дима и твёрдыми, как железо, руками держит её за плечи… не давая себя обнять… и она только бьётся в стальных объятиях… вырывается… беспомощно, как мягкий глупый ребёнок…

Со стороны это наверняка выглядит смешно…

Он отпустил её.

Но она уже поняла, что встреченный ею страж не был Димой. Он что-то сказал напоследок… ловким движением выхватил мобильник. С возникшего в воздухе экрана усатое лицо пожилого дежурного участливо спросило её: «Вам нужна помощь, госпожа? Вы находитесь за пределами зоны элитного проживания. Это опасно. Наш сотрудник отвезёт вас домой!»

Урваши только мотнула головой: «Нет-нет….» — но страж уже вёл её к машине.

Не он! Это снова был не он!

Она сидела на скамейке в своём строго охраняемом районе элитного проживания и смотрела, как в мягком, почти вечернем свете фонарей Дима стоял у городского фонтана… и медленно проехал мимо неё в машине, внимательно оглядываясь вокруг… и он же, проходя совсем рядом, сделал какое-то строгое замечание шумной стайке молоденьких «элитарок».

Когда он отвернулся, тощая девица со светящимися волосами, звякая музон-браслетами на костлявом запястье, сделала непристойный жест в сторону удаляющейся крепко сбитой фигуры.

Над головой густым приглушённым басом пророкотал автобус. Вальяжно качнувшись, он тяжело опустился куда-то за деревья. Урваши бессмысленно проводила его взглядом.