Энн Криспин - Хэн Соло и все ловушки рая

«Мечту» сотряс еще один спазм и еще один. Хэн мысленно представлял, как один за другим отходят причальные захваты. Вот еще один, последний, и...

Грузовик накренился. Экипажа ему не полагалось, вот он и ускорялся грубее и небрежнее. Мысленная картина дополнилась изображением грузовоза, отваливающего от «Удачи торговца», выходящего за пределы гравитационного поля Кореллии, активирующего маршевые... Закрыв глаза, Хэн воображал, как лениво вращается рядом с ними его родная планета. Кореллия была красивым миром с небольшими синими морями, буро-зелеными лесами, золотисто-рыжими заплатками пустынь. И большими городами. На ночной стороне мерцали россыпи огней, напоминая огни далеких сражений.

Заработали на полную мощность маршевые двигатели, перегрузка пришпилила Хэна к контейнеру. Переходим на скорость света...

Через несколько секунд корабль выровнялся, и его единственный пассажир вновь обрел свободу действий. .Хэн расслабился, морщась и кряхтя от неожиданной боли во всем теле. Сначала он удивился, а потом сообразил, где заработал синяки и шишки, и с грустью вспомнил о Дьюланне. Глаза опять защипало, Хэн прикусил губу, чтобы не расплакаться по-настоящему. Не слишком разумно распускать нюни в герметичном скафандре, лица-то не вытрешь.

Хэн шмыгнул носом. Дьюланна обменяла свою жизнь на его свободу.

Ну-ка соберись и приди в себя, Соло! приказал себе юный кореллианин. Горло саднило, Хэн сглотнул и принялся остервенело терзать зубами нижнюю губу, пока не ослабло желание пустить слезу. Он не помнил, когда плакал в последний раз, да и какой в слезах прок? Дьюланну ими не вернешь...

Она верила в жизнь после смерти, и если вуки права, может быть, она сейчас его слышит?

— Эй, Дьюи,— прошептал Хэн.— У меня все путем. Я лечу на Илезию и стану лучшим пилотом в этом секторе. Выучусь, заработаю кучу денег и поступлю в Академию, как мы с тобой и мечтали. Я свободен, Дьюланна...

Голос сорвался.

Мы с тобой в безопасности, Дьюи. Шрайк теперь нас и пальцем не тронет...

Забившись в угол, мальчик решительно улыбнулся сквозь слезы. Я свободен и обязан тебе жизнью. И никогда не забуду о долге. Если выпадет шанс помочь кому-нибудь из твоего народа, то, клянусь любым богом, силой жизни, чем угодно, ни на миг не задумаюсь.

Хэн вдохнул «консервированный» воздух из баллона.

— Спасибо тебе, Дьюланна...

Где бы она ни была, она его слышала. Хэн не сомневался.

Очнувшись от изнурительного сна, Хэн поначалу ничего не понял. Где это я? Потом вернулась память, и сцены торопливо начали сменять друг друга: бластер, зажатый в дрожащей неуверенной руке... перекошенное от злобы и ненависти лицо Шрайка... хрипящая в агонии Дьюланна умирает в одиночестве...

Горло царапал комок. Дьюланна была рядом с тех пор, как Хэн был совсем маленьким, лет восьми или девяти. Он вспомнил день, когда вуки появилась на их корабле вместе со своим мужем Исшаддиком, которого изгнали с планеты за какие-то проступки. Хэн не знал за какие, потому что Дьюланна не любила разговоров на эту тему, хотя и последовала за мужем, бросив все, что любила,— свой дом и четырех взрослых отпрысков.

Через год или около того Исшаддика убили во время перевозки контрабанды на Нар Хекку, и Шрайк заявил Дьюланне, что она может остаться на борту «Удачи торговца» в качестве поварихи. Капитану нравилась ее стряпня.

Это я виноват, это все из-за меня, подумал Хэн, отыскал патрубок водяного контейнера и сделал осторожный пробный глоток. Затем он сжевал пару питательных таблеток и запил их вторым глотком воды. Не еда, конечно, но протянуть можно... А Дьюланна осталась из-за меня. Хотела защитить от Шрайка...

И это правда. Всей Галактике известно, что преданнее и упрямее товарищей, чем вуки, нет никого. Их верность и дружбу заслужить нелегко, но как только они тебе их подарят, то уж навсегда.

Хэн прислонился к переборке, проверил запас воздуха. Осталось три четверти баллона. Интересно, куда залетела «Мечта», пока он спал? Скоро он сходит в рубку, надо узнать, не сумеет ли он поладить с автопилотом.

Но пока Хэн невесело вспоминал Дьюланну, он забрался в своей памяти в более ранние дни. Самые первые, «настоящие» воспоминания (все до того — бессмысленные фрагменты, обрывочные образы, слишком давние и разрозненные, чтобы иметь значение) начинались в тот день, когда Гаррис Шрайк привел на «Удачу торговца» очередного найденыша... * * *

...Пацаненок скрючился у входа в грязный вонючий проулок и пытался сдержать слезы. Он слишком большой, чтобы плакать, нет? Ну да, он замерз, он голоден и одинок. Мальчишка вдруг подумал, а почему же рядом нет никого, но при этой мысли как будто захлопнулась огромная металлическая дверь, отрезав все, что скрывалось за ней. За дверью пряталась опасность, там таилось... зло. Боль и... и...

Пацан мотнул головой, длинные сальные волосы упали ему на лицо. Он смел челку рукой, такой грязной, что невозможно определить, каким цветом кожи наградила мальчишку природа. Одет беспризорник был в пару драных штанов и ветхую безрукавку, которая была ему мала. О существовании обуви мальчишка не подозревал. Покрайней мере такой, что подошла бы его ногам. Ходил ли он когда-нибудь обутым?

Кажется, он помнил какие-то ботинки. Хорошие ботинки, красивые, прочные, ботинки, которые кто-то надевал ему на ноги и помогал зашнуровывать. Этот кто-то был ласков, он улыбался, а не скалился, он был чистый и хорошо пах, носил красивую одежду...

БУМ-М!!!

Опять хлопнула дверь, и мальчишка (свое имя он знал, но с ним у мальчишки ничего не было связано) сморщился от боли. Лучше следить за мыслями, не давать им воли. Эти мысли и воспоминания — плохие, они делают больно... нет, лучше вообще не думать.

Он шмыгнул и без особого результата вытер сопливый нос. Только сейчас пацан сообразил, что стоит в грязной луже, просто ноги так замерзли, что он их почти не чувствует. Темнело, и ночь обещала быть зябкой.

Больно кусался поселившийся в желудке голод. Мальчишка не помнил, когда в последний раз ел. Может быть, этим утром, когда отыскал в куче мусора кавасу, сочную, зрелую, целую половинку. Или это было вчера?

Пацаненок решил, что нельзя понапрасну стоять в углу. Надо двигаться. Мальчик выбрался из проулка. Попрошайничать он умел... кто научил его?

БУМ!

Да и какая разница, как звали учителя, главное, что он был хорош. Скорчив жалобную гримасу, мальчик зашаркал к первому же прохожему.

— Умоляю вас, госпожа...— захныкал пацан.— Я есть хочу, я очень хочу есть...

Он протянул руку. Женщина, к которой он обращался, сбавила шаг, глянула на чумазую ладонь и в ужасе отшатнулась, подобрав юбки, чтобы не коснуться побирушки даже краем подола.