Александр Валидуда - На задворках галактики

А рядом с комбатом лежал убитый связист, на которого он несколько минут назад орал, требуя отладить повреждённую шрапнелью радиостанцию. Не повезло связисту, шальная пуля попала в голову.

– Четырнадцатого и пятнадцатого на связь! И штаб полка! – приказал комбат связистам, слушавшим эфир на полковой и батальонной частотах.

– А как же приказ? – спросил молодой прапорщик, полчаса назад назначенный начальником связи батальона. Он, как и его бойцы, сидел сейчас за радиостанцией из-за убыли личного состава. Хотел прапорщик что-то ещё добавить, но осёкся.

Глаза Аршеневского горели безумием. Вспотевший, не смотря на прохладу, измазанный грязью, с кровоподтеком на скуле от чиркнувшего камешка, выбитого из бруствера пулей, да с надвинутой на запавшие глаза каской, комбат с шумом втянул через нос воздух и рявкнул:

– Какой, в рот драный, приказ?! Связь мне, прапорщик!.. И если какая-то сука начнёт в ответ про 'тишину' вякать, я этой суке лично венок сделаю! С эпитафией!

…'Сичкарь' Масканин давно бросил, бебут вернул в ножны. Теперь в его руке была трофейная сабля, уже не раз испившая велгонской крови.

Сейчас он бежал к вражескому офицеру с одной только целью – забрать его саблю. Тело по-прежнему было лёгкое как пёрышко, казалось, подпрыгнешь чуть сильней и взлетишь под облака. Масканин бежал не замечая препятствий, просто перепрыгивая их. Он рубил попадавшихся по пути штурмовиков не стремясь убить наверняка. Взмах – клинок отсёк кисть и полоснул по бедру. Взмах – другой враг валится с разрубленными коленями. Главное как можно больше вывести из строя. Лучше много раненых и обездвиженных, чем один убитый.

Вражеский офицер был хорошим фехтовальщиком, это Максим отметил ещё на бегу. Поручик сошёлся с ним, не сбавляя темпа. Офицер, судя по реакции и брошенному на Масканина оценивающему взгляду, был не таким как его штурмпехотинцы. На лице этого велгонца не имелось и следа отрешённости, напротив – ярко выраженная воля и оценка ситуации. Лицо разгоряченное боем, вспотевшее и азартное. И наверняка он отлично владел саблей и был жутко вынослив. Предвкушение схватки – вот что можно было прочесть на лице офицера.

Однако Масканин ни о чём таком не думал. Его не волновало искусство фехтования, как не волновал его и противник. Ему нужна была вторая сабля. А офицер для Максима был заведомо мёртв. Так же заведомо мёртв, как и сам Масканин, живший сейчас одной только смертью – своей и врагов.

Поэтому поручик не пошёл на классический поединок, ведь ничего кроме смерти для него не существовало. В настоящей рубке не до финтов и красивостей, примерно равные противники выясняют кому из них жить максимум несколько минут. А когда же противники не равны, пусть даже их много на одного, то исход решается секундами. Но это в нормальной рубке. Теперь же поручиком владела боевая ярость, даже равные по талантам враги не могли бы ему долго противостоять. То что сейчас мог Масканин, например, разрубить до пуза велгонца в бронежилете, спокойно выдерживающем пули, он не мог в своём обычном состоянии.

Поручик срубил офицера, почти не сбавив темп бега. Вторая сабля легла в левую руку, став её продолжением. В том же темпе, он врубился в гущу штурмпехотинцев. Он то бросался под ноги, подрубая сухожилия либо рассекая беззащитный пах. То рывками шарахался в стороны, уходя с директрисы стрельбы, рубя при этом руки, ноги и головы.

Он не следил за ходом времени, не знал куда склоняется чаша на весах победы. Для него всё это не существовало. Он жил смертью.

Как-то постепенно, всё хуже и хуже слушалась правая рука. Но он и левой владел наравне с ней. С клинками он не был правшой или левшой, обе руки были равноразвиты. Вот и движения стали даваться тяжелей. Телесная лёгкость никуда не пропала, просто сам воздух как будто стал вязким и плотным. Не видел поручик себя со стороны, не замечал как от него, забрызганного чужой и своей кровью, разбегаются не попавшие в сабельный вихрь велгонцы.

Не замечал и засевших в правом плече картечин, не ощущал многочисленных кровоточащих порезов. Отстранёно только удивился, если это можно было назвать удивлением, скорей уж досадой, удивился, что не смог быстро вскочить на ноги, после рубки в окопе, куда залетел, заметив велгонские каски.

Он пытался подняться на непослушные ноги, когда фронт ударной волны хлестнул по телу, лишив слуха. В голове воцарился оглушающий звон, а цветовая гамма и очертания мёртвых штурмовиков начали меркнуть…

Бронированный армейский внедорожник остановился на краю рощи, где стояли замаскированные танки. Редкие голоса, доносившиеся из рощи, перебивала бездарная игра на губной гармошке. Игравшему, с позволения сказать, музыканту, как говорят русские, медведь на ухо наступил.

Оберст, командир первого батальона бригады ХВБ, невольно скривился, диссонирующие потуги гармониста вызывали в нём раздражение. Он выбрался из внедорожника и начал осматриваться, разминая сведённую судорогой ногу. Пятнадцать лет прошло, а старое ранение до сих пор напоминало о себе.

Следом выбрался адъютант командира бригады, на вид – совсем ещё незрелый юнец. Общество адъютанта навязали не известно зачем, ценности в нём комбат не видел. Юнец записался в бригаду, добравшись в Новороссию из Южной Раконии, где его семья проживала после гражданской. Не понятно было, как его, недоучившегося в какой-то из южнораконских военных школ целый год, произвели в офицеры. И уж если такая нехватка офицеров в ХВБ, а их действительно не хватало, то почему этого юнца в адъютанты взяли. Дали бы ему взвод, а то, как и у русских, ими давно уже унтер-офицеры командуют.

Губная гармошка наконец смолкла. Среди деревьев появилась спешащая фигура в чёрном танкистском комбинезоне. Русский шлемофон, русский комбез, русский 'Сичкарь' в кобуре на портупее, да и русская техника. Всё теперь в армии ХВБ было русское. Ну ничего, комбат знал, что настанет время и многострадальная Отчизна будет освобождена от велгонских прихвостней. Тогда и возродится во всей красе старая хаконская армия.

– Командир восьмой отдельной танковой роты оберлёйтнант Штроп! – представился подбежавший танкист.

Воинское приветствие он отдал по хаконскому уставу, это комбат отметил с тёплым чувством, зная, что до войны Штроп служил в русской армии. О Штропе комбат был наслышан. В начале ноября его рота совершила трудную переправу под убийственным огнём, вместе с пехотным десантом захватила плацдарм на берегу и с ходу уничтожила батарею ПТО, давя пушки и прислугу. Штропу пожаловали рыцарский крест, а от русского командования 'Славу' третьей степени.

– Оберст Клюмпер, командир первого батальона. А это лёйтнант Ван Дурман, адъютант командира бригады.