Дмитрий Градинар - 2034. Война на костях (сборник)

– Поэтому я тебе и не сказала, – тихо отозвалась Инга, так и не поднимая глаз. Не шевелясь, будто закостенев, она по-прежнему смотрела на ребенка в своих руках.

И как она умудрилась так долго скрывать?! Подгадала под полугодовую командировку Грифа, а перед этим еще выпросила пожить в Заповеднике – мол, голова все время болит от замкнутых пространств и спится плохо… Инга уже давно заводила разговоры о ребенке – Гриф сперва мягко отговаривал, потом вообще запретил заикаться на эту тему.

«То, что ты выглядишь нормальной, ничего не значит, – объяснял он строптиво поджимающей губы Инге. – Мне удалось вытащить тебя из Изолятора, и начальство смотрит сквозь пальцы, что ты живешь со мной уже так долго, хотя у нас это не принято. Но твои гены, Инга! Почти стопроцентно ребенок родится с физическими отклонениями. Ты понимаешь, что его тогда ждет? И, боюсь, тебя в этом случае я тоже больше не смогу защитить…»

За полгода он соскучился. Даже не представлял, что Инга так много для него значит. С удовольствием, представляя, как Инга обрадуется, собирал подарки: забавные безделушки, сетку контрабандных яблок – выращенные в оранжерее Инге не нравились – мол, на вкус, как бумага. Воспользовался попутным транспортом, приехал на день раньше.

Ингины глаза были испуганными и отчаянными.

– Я думала… ты завтра… – белые губы едва шевелились. Она прижимала к себе младенца, осторожно поддерживая его головку с редкими светлыми волосиками.

Приготовленные подарки высыпались у Грифа из рук.

«Не может быть, – подумал он. – Не может…»

Младенец был нормальный. Гладенькая спинка, две ножки с розовыми пяточками, две ручки – на каждой по пять неправдоподобно маленьких пальчиков. Безумная надежда, что все обойдется и каким-нибудь невозможным образом получится уговорить начальство не трогать ребенка и Ингу, должно быть отразилась на закаменевшем лице Грифа.

– Вот твой сын, – пытаясь улыбаться, сказала Инга, протягивая к нему ребенка. Небесно голубые глазки посмотрели на Грифа с любопытством, но третий глаз, распахнувшийся между маленьких бровей, был ярко-синим и по-взрослому задумчивым…

– Инга!

– Гм, – сказал кто-то из тумана.

Гриф открыл глаза. Туман расступился, открыв полянку нежно-зеленого мха, усыпанного белыми цветами. Ночь закончилась, как и не было: солнечный свет заливал полянку, сидящего на пеньке седобородого старика и лукошко с грибами возле его ног.

– Потеряли кого, молодой человек? – поинтересовался старик, жмурясь на солнце, как сытый кот.

– Вы кто? – Гриф почувствовал, как остатки хмеля слетают с него, оставляя наедине с невозможной действительностью.

– А вы?

– Гриф, – растерявшись, представился он.

– Стервятник? – уточнил старик, пристально разглядывая Грифа – так, что тому почему-то захотелось поежиться. «Просто птица», – хотел сказать Гриф, но промолчал. Потому что у него не было крыльев – даже маленьких, ненастоящих, вышитых золотыми нитками на черном мундире. А крылья – главное для птицы, это понимал даже полковник со своими игрушечными крылышками на форме.

Взгляд старика будто снимал с Грифа кожу, заглядывая внутрь, где метались потревоженные воспоминания, судорожно трепыхалось сердце, когда-то отогретое рукой маленького мутанта, а потом замерзшее снова. На долгие годы. И только сейчас ожившее снова, заставляя задыхаться, чувствовать и бояться. – Что, маска-то уже второй кожей приросла?

Повторил слово в слово за Ингой и Наблюдателем – будто действительно залез в воспоминания Грифа и вынул оттуда тревожащий, жгущий кожу под треклятой маской вопрос.

– Или боишься, как бы лица не увидели те, кого ты рвешь, Ловчий? Или сам своего лица боишься, а?

– Вы кто? – цепенея от ужаса, выдавил Гриф.

– Вопрос, не кто я, вопрос – кто ты. – Старик перестал разглядывать Грифа, с кряхтением поднялся с пенька. – Пойдем-ка, – велел, тяжело опираясь на локоть Грифа. – Пойдем. Да лукошко захвати – меньшой сынок-то у меня страсть как боровики в сметане уважает.

Тропинка вилась через луг, заросший высокой – до плеч, травой и огромными цветами. Вроде и та тропинка – и не та. Бабочки взлетали из-под ног, ласточки с суетливым чириканьем носились мимо. Высоко в небе, неподвижно раскинув крылья, парила какая-то большая птица. Стервятник?

«Может, я сплю?» – подумал Гриф. Снял перчатку, потрогал влажные лепестки огненно-алого цветка, дотронулся до лица и, поколебавшись, сорвал тонкую, плотно липнущую к коже, защитную маску.

Аромат цветов и правда оказался чудесным. Гриф не мог надышаться, глотая воздух, как волшебный невероятно вкусный напиток. Голова кружилась. Ветерок щекотно покалывал кожу, непривычную к открытому воздуху.

– На солнце-то не обгори с первого разу. – Старик усмехнулся, одобрительно косясь на Грифа, и нахлобучил ему на голову свою обтрепанную шляпу.

Деревня тоже была знакомой, но вроде не совсем такой, какой ее накануне увидел Гриф, отыскивая старосту.

Старик остановился возле первого дома.

– Ну проводил – и будет, – сказал он Грифу, отнимая лукошко. – На грибы не зову, все равно сейчас вкуса не поймешь. А на свадьбу заходи – попозже. Марьяну-то помнишь?

– Которая в тумане нашлась? – предположил Гриф.

– Она. Дочка ее замуж выходит за моего внука. Приходи, коли сможешь.

– Я… – замялся Гриф, пытаясь разобрать, что не так. Деревня сейчас была больше, вместо покосившихся халупок – красивые дома с резными крылечками и ставнями, яркими цветастыми занавесками. Дочка Марьяны – которая еще сама ребенок?!

– Ну а старшого сынка моего ты вроде тоже знаешь, – сказал старик, приветливо махая рукой человеку, вышедшему на крыльцо. Взгляд голубых глаз, остановившийся на Грифе, был приветлив и любопытен, но третий глаз, ярко-синий, взглянул на Грифа строго и будто с укором…

– Скорее, – негромко сказал Гриф в сумерки сарая. – Выходите все, только тихо.

Он бежал сквозь туман, не разбирая дороги, и уже думал, что будет бежать так вечно, навсегда заблудившись в молочно-белой пустоте. Но неожиданно вывалился обратно – в бледнеющую перед рассветом лунную ночь. Маску он так и не нашел и позабыл снять с головы драную старикову шляпу – потому патрульные сразу не узнали его. Потому, может, ему и не было так стыдно, укладывая их на землю точными выстрелами парализатора.

Первым высунулся староста.

– Благодарствуйте, господин старший очиститель. Я так и подумал, что ошибочка вышла. – Вы ведь велели деревню не трогать, а ваши подчиненные чего-то перепутали – но народ-то волнуется…

– Тихо, – сказал ему Гриф. – Выводи своих людей – и уходите. Быстрее. Утром приедет истребительная бригада, и я не смогу…

Староста нырнул в сарай, там забормотали торопливо и невнятно, кто-то ахнул, кто-то сердито буркнул: «Цыть, дура!»