Михаил Белозеров - Черные ангелы

Но какое значение имело это для нас — землян, застрявших на этой несчастной планете? Никакого! Абсолютно!

Леха бодрый, как блоха, сидел в подвальной рюмочной. Перед ним торчал запотевший графин водки и стакан молока. У него была странная теория, которую он услышал в каком-то старом боевике с участием Тима Роти и Аманды Палмер в главных ролях: если в водку добавлять молоко, то это уменьшает риск заболевания язвой желудка. Кроме этого мы с Лехой считали водку национальным напитком и обычно пропускали с утра по рюмке в качестве патриотичного поступка.

На Лехе были армейская майка и зеленые шаровары. Он был тщательно выбрит и полностью экипирован: рядом с ним на полу стояли дорожная сумка и кофр с аппаратурой. Из-под мышек торчала рыжая поросль, а прическа на голове называлась, кажется, 'а-ля петушок'. Когда я попал на Землю, Леха спас меня от отчаяния. Две недели загула по злачным местам города притупили боль одиночества. Не лучший вариант, но что мне было делать, ведь даже Лаврова не заменила мне семью.

— У тебя и видок… — заметил он, протягивая мне рюмку водки. При этом он забавно покрутил многострадальным носом, что выражало высшую степень азарта.

— На себя посмотри, — буркнул я.

Водку я понюхал и выпил. Сразу полегчало. В чем-чем, а в водке Леха разбирался, к тому же она была холодная, что давно стало редкостью в нашем климате, а местное сладкое вино из фиником мы с ним дружно презирали, хотя местные напитки можно было употреблять без опасения отравиться. Однажды мы с Лехой позарились на дешевый румынский коньяк, от которого краска пузырилась на полу, но, слава богу, в тот раз мы выжили, правда, у Лехи с зубов сошла эмаль, но это, как говорится, детали.

— Так, чтоб мы с тобой не дрались, ты едешь или нет? — спросил он, меняя тон и справедливо полагая, что раз я явился без вещей, то подобный вопрос не является праздным.

— Я предлагаю заняться другим делом, — ответил я, морщась от головной боли, и с благодарностью подумал, что на Леху вполне можно положиться во всех случаях жизни.

— Боюсь, главный этого не одобрит, — заулыбался он, закусывая бананом и напоминая мне лишний раз, что мой статус в редакции не настолько высок, чтобы мне самому принимать решение.

Волосы на его голове, торчащие во все стороны и окрашенные на кончиках в белый цвет, напоминали сосульки, о которых он не имел ни малейшего представления, потому что родился и вырос в жутком тропическом климате. Леха вообще много внимания уделял своей внешности. Однажды он позавидовал мне — решил коротко подстричься и пошел в парикмахерскую. В тот момент, когда мастер добросовестно выстриг правую сторону головы, сломалась машинка. Леха прикрылся платочком и перебежал в соседнюю парикмахерскую. И здесь ему не повезло. На оставшейся левой части ему успели состричь половину чуба — и отключили электричество. Не знаю, как он выкрутился в тот раз, но, кажется, полдня ходил страшный, как тифозный больной.

— Ясное дело, — согласился я и добавил: — Ты пойдешь и скажешь, что я напал на жилу. Скажешь, что газета через два дня взлетит на триста тысяч тиража, нет, скажешь — на пятьсот, как минимум.

— Не пойду… — сказал Леха, цедя водку, как воду. — Иди сам.

— Я могу и не дойти.

— А я дойду? — удивился он, картинно ставя рюмку на стол.

— Ты дойдешь, — заверил я его, — недаром я колесил по району два часа.

— За тобой следят? — догадался он.

— А то… — ответил я не без гордости.

— Интересно, кто? — спросил он, полный скептицизма.

— Черт его знает. Полиция — точно, и еще какие-то люди.

На самом деле я заметил лишь одного человека, который повел себя очень странно: при моем появлении во дворе он спрятался за кедр так поспешно, что вспугнул белку, которая обычно надоедала мне под окном своим цоканьем. Я не придал значения — мало ли кто шляется в нашем квартале, а приврал для красивого словца. Мало того, я проверился — свернул за угол и подождал — из арки вышел только маленький полковник, которого я, конечно же, не интересовал.

Леха снова покрутил носом, но теперь с явным осуждением, ведь если об этом сообщить главному, он ни за что не согласится на расследование подобной чуши.

— Ты пойдешь и скажешь ему, что объект, разбившийся в Севастополе, имеет отношение к инопланетянам. Может быть, это правда, а может, и нет. Не знаю. Скажешь, что я прохожу свидетелем убийства одного из них. Он поймет, что это сенсация. А потом поможешь мне.

— А долг простишь? — лукаво спросил он.

— Прощу, — пообещал я, вздохнув.

Проглотив для профилактики от каких-то желудочных бацилл две рюмки водки с молоком, он ушел, а я подумал, что если субъект из мэрии врет или даже он вообще не из мэрии, то у меня будут большие неприятности. С минуту я рассуждал на эту тему, а потом плюнул — слишком мало информации, чтобы прийти к какому-то решению. Возможно, человек в черном просто маньяк или даже серийный убийца. Ну и пусть, подумал я, тоже неплохо. Правда, не то, что я ожидал… но лучше так не рассуждать. Хотя что-то мне говорило, что я прав. А если это так, то я действительно напал на золотую жилу.

Я просидел в рюмочной часа два, выпил всю водку, заказал еще и начал уже беспокоиться. Отсюда до редакции два шага, а Леха не из тех, кто медленно ходит. Наконец в окне мелькнул его рыжий зонт, и он ввалился, радостный, как медный тазик.

— Ну?! — нетерпеливо спросил я.

Он загадочно улыбнулся, бросил на стол газету и сложил зонт, намеренно затягивая время. При его выдержке быть ему разведчиком. Потом проверил в зеркале, висящим на стене, свою прическу, которая называлась, кажется, 'Сосульки на морозе'.

— Ты что в парикмахерской был?

— Да… — сказал он, подбоченясь.

— Леха, — сказал я назидательным тоном, — первое впечатление можно произвести только один раз.

— Ну и что, — легкомысленно возразил он, — все женщины для меня, как в первый раз.

— А с таким зонтом нас точно засекут, — заметил я, стараясь побыстрее не выпустить пар.

— Не засекут, — ответил он, не отвлекаясь от своего занятия. — Мы с главным все обсудили. — сказал он, слюнявя палец и восстанавливая перышки в шевелюре. Потом сел за стол.

— Так вы там обсуждали?! А я здесь волновался.

— Главное, что он дал добро. За самые достоверные сведения — премия двадцать тысяч!

— Коричневым чеком, — согласился я.

Дело в том, что коричневый чек нельзя было опротестовать.

— Пополам, — воодушевленно добавил Леха. — А теперь слушай. Он уже в курсе. Не знаю откуда, но кто-то принес в клювике и сбросил ему. Но там ничего не ясно. Так что тот человек нам не конкурент.

— Я думаю, это Лука, — высказал предположение я.

— Может, Лука, — согласился Леха. Виски у него были бритые, а корни волос черные, и это при рыжем свете кожи, хотя можно было допустить, что это такая сложная окраска. — У него везде свои люди. А может, еще кто-нибудь. Но они точно ничего не знают. Так — одни слухи и догадки. Он дает нам три дня. Работаем автономно: без необходимости не звоним и не докладываем, чтобы не светиться. Я заскочил домой и взял кое-что из аппаратуры. — Он похлопал по карману. — Схема следующая: ты наживка, я — рыбак. Все записываем. Но ты вначале газету почитай, почитай… — В глазках его плавали искры смеха.