Михаил Белозеров - Черные ангелы

— Я бегу, милый, — обрадовалась она. — Ты… ты… ты просто душка…

Боже мой! Теперь вы понимаете, почему я ее бросил.

Эти двое пошли было за ней, но остановились на полпути, и я понял, что они загородили меня от марсианских полицейских, и в следующее мгновение чей-то голос под ухом произнес:

— Пойдем, тебя хочет видеть Мамонт.

— Я не знаю никакого Мамонта, — сказал я, безуспешно путаясь повернуться, чтобы разглядеть, кто со мной разговаривает, но в левую лопатку, похоже, мне ткнули острым стволом нейтрализатора — любимое оружие бандитов, и я понял, что лучше подчиниться.

Человек сказал:

— Идем, там узнаешь!

Что мне оставалось делать? Я только подумал, что теперь никто не узнает тайну планшетника, которому предстоит стать одним из фетишей Тани Малыш.

Мамонтом оказался тщедушный человек с простуженным голосом. Он сидел в глубине подсобки, в кабинете, увешанным картинками с голыми девицами и цвероподобными убийцами совершенно в стиле прошлого века, потому что теперь в моде были живые стереокартины скабрезного содержания.

— Кто вы? — спросил я.

Сопровождающие меня люди хихикнули и толкнули в сторону шаткого стула. Я почти упал на него.

— У меня есть к вам предложение, — любезно произнес Мамонт. — Сигарету? — На фоне грубого приглашения это выглядело почти издевательством. — Ваши любимые…

— Вы из полиции? — спросил я.

— Сколько человек пасет его? — спросил Мамонт, взглянув на людей за моей спиной.

У него был нервно-перекошенный рот с глубокой складкой и старческие морщины на лбу. Все это придавало ему неопределенный возраст. А сам разговор я бы отнес к разряду 'гнилых', которые порой был вынужден вести с людьми, регулярно нарушающими закон.

— Двое в баре, двое в машине на улице, еще один напротив в 'нарушке' пехом.

— Пятеро, — подытожил Мамонт. — Слишком шикарно для двоих гомиков.

— Каких гомиков? — спросил я и оглянулся.

— Вы не разбираетесь в полицейских! — он посмотрел на меня с плохо скрываемым превосходством.

Морщины на лбу у него походили на меха гармошки, а нос был болезненно заострен. Должно быть, он страдал несварением желудка.

— Зачем они пасут меня? — задал я глупый вопрос в надежде потянуть время.

— А вы как думаете? — поморщился от моей наивности Мамонт.

Он сразу меня раскусил. Он понял, что я трушу.

— Они думают, что я убийца, — произнес я таким тоном, словно должен высморкаться в платок.

— И скомпрометируйте себя, — добавил он, довольный своей проницательностью.

— Тем, что зайду в этот бар? — съязвил невольно я — Здорово! — Я получил тычок нейтрализатором в спину.

— Вы зря острите! — заметил Мамонт тоном садиста. — На прошлой неделе в канале Грибоедова, недалеко отсюда, выловили два трупа…

Лучше бы этот канал засыпали еще в те времена, когда его называли Екатерининским, подумал я, тогда бы у Мамонта было бы меньше работы.

— Мне нечего скрывать, — сразу признался я, чем вызвал его ехидную усмешку.

— Предложение простое, — сказал Мамонт, — помогите мне, и все обвинения против вас будут сняты.

— Против меня нет никаких обвинений, — заметил я.

— Откажитесь сотрудничать, вернетесь в бар к своим макакам. Они специально прибыли, чтобы уличить вас как серийного убийцу. Вы же серийный убийца?! Хотите провести остаток дней в одиночке?!

На жаргоне макаками называли марсианских полицейских.

— Еще чего! — воскликнул я. — У вас больное воображение.

На этот раз я успел вовремя сжаться, но все равно удар в область печени оказался болезненней, чем я ожидал — человек за моей спиной был профессионалом. Я попытался оглянуться, но получил еще один тычок в спину.

— Теперь вы понимаете?! — спросил Мамонт.

— Что понимаю? — корчась, переспросил я.

— Просто так вам отсюда не выбраться.

— Бросьте, — сказал я, — зачем вам меня убивать?

— Вы замешаны в странной истории. А это уже сам по себе повод, — пояснил Мамонт.

— У меня на глазах вчера зверски убили женщину. Я до сих пор не могу прийти в себя. А вы спрашиваете, чем я вам могу помочь!

— Вы отдадите нам то, что она вам вчера подарила, и мы расстанемся друзьями.

— Откуда вы об этом знаете? — спросил я.

Мамонт оскалился. Я решил, что у него начался приступ какой-то душевной болезни, потом понял, что он смеется.

— Не считайте нас идиотами. Женщина доверилась, а вы ее ножичком…

— Это сделал не я!

— Да?! Кто в это поверит?..

— Полиция меня отпустила, я чист.

— Мы порежем вас на кусочки, но до этого вы нам все расскажете. Обыщите его!

Меня поставили на ноги и грубо вывернули карманы. Теперь я разглядел их. Один был жирный, толстокожий и круглый, как апельсин. Второй, который, видно, умел бить — настоящий атлет, имел порочные черты лица. Я видел таких людей на Марсе. Он был из династии рудокопов, осваивавших в поисках теллурия дикий запад на Марсе. Обычно такие люди не отличались долгим умом, потому что этот металл при плавке выделял вещества, действующие на гены человека. Оба истекали потом, словно только что вылезли из русской бани.

Стул подо мной едва не развалился, когда меня снова пихнули на него.

— Вот видите, — вкрадчиво сказал Мамонт, — к чему приводит глупость. Не хотите сотрудничать — больно, хотите…

— …получаете пулю в лоб, — добавил я.

— Черт! — Он вскочил, глубоко дыша. — Вы не оставляете нам выбора. Бейте его, пока не скажет.

Я очнулся под дождем, и свет фонаря бил мне в лицо. Почему я не захлебнулся? Свет был голубым и прежде чем добраться до меня, рассыпался на сотни брызг. Он мне страшно мешал. Я пробовал было отползти в сторону, но он преследовал меня, как маньяк, задумавшийся довершить свое черное дело. Я пытался заснуть, но он не давал мне сделать этого. С той стороны, откуда он падал, земля казалась длинной и блестящий. Никогда с тех пор я не видел такой прекрасной мостовой. Казалось, прежде чем распасться на сотни голубоватых брызг и превратиться в сноп света, она тянется на сотни километров. Это не было пределом, и я долго решал проблему, почему она прячется за этим светом. Но так и не решил ее. Мне надо было обидеться на кого-то, но не было сил. Тогда я припал щекой к мостовой и понял, что дождь имеет вкус крови. Потом не без труда сел. В следующий момент свет описал полукруг, и я не почувствовал удара, а удержался за землю, как за единственную опору в этом мире, и даже прислонился к ней спиной. Меня мучил извечный вопрос, как сделать жизнь счастливой? Расстрелять пару десятков толстосумов, заодно и Мамонта, добавить пенсию старикам или сделать дешевые наркотики?

Должно быть, я все же уснул, потому что прошло достаточно много времени, прежде чем я понял, что замерз. Это было открытием еще одного чувства, которое я испытывал только на Марсе, и я почти восторженно подумал, что надо обязательно рассказать об этом Кутеповой. Она одна могла оценить мой юмор и даже расчувствоваться. Я очнулся.