Вероника Аверина - Выкормыш

На страницу дальше снова Глаша, рядом с ней — светловолосый муж в пиджаке и кепке, лихо сдвинутой набок. Между ними — мальчуган в школьной форме, радостно улыбающийся щербатым ртом. Подпись: «1981 год, Андрюша идет в школу».

— Обалдеть, — в очередной раз поразился Миша, — моей матери еще и в проекте не было.

Дальше пошли школьные фотографии Андрюши. Сначала, судя по всему, это была сельская школа. Потом в улицах, на которых мальчик позировал невидимому фотографу, легко угадывалась Москва. Вот и выпускная фотография. Андрюха — красивый белобрысый парень, в окружении девчонок, смеющихся и обнимающих его. На фотографии рядом — Андрей с матерью, уже серьезный, нежно обнимает мать за талию. А та, в простеньком ситцевом платье, с косами, уложенными вокруг головы, смотрелась лишней на этом празднике молодости.

— Слушай, а вид у нее деревенский. Неужели парень один в Москве жил?

Ответ на этот вопрос нашелся очень быстро — на следующей странице рядом с возмужавшим Андрюхой, по-видимому, выпускником института, застыл, ослепительно улыбаясь, знакомый светловолосый мужчина. Но, Боже, как он изменился! От прошлой «пришибленности» не осталось и следа. Холеный, ухоженный мужик, в дорогом костюме с иголочки.

— Так они разошлись, наверное, — сообразила Белка, — а мужичок-то ушлый оказался. Смотри-ка, и в Москве закрепился.

Интересные фотографии начались, спустя еще два листа. На первой из них Андрей замер напротив Храма Василия Блаженного, легко обнимая за плечи девушку. Подписи не было, впрочем, как и на большинстве последних фотографий. Следую какому-то наитию, Белка осторожно вытащила фотографию из прорезей и перевернула.

«Мамочка, это я с Казей Вуйцек, о которой писал тебе в прошлом письме».

На следующей он тоже был с Казей. Но на этот раз на Андрее был строгий костюм, а девушка красовалась в свадебном платье. Рядом со счастливой парой, обнимая невесту за плечи и размахивая бутылкой шампанского, стоял еще более дорого одетый отец Андрея, а с другой стороны, словно тень, притулилась Глаша. От прежней красоты не осталось и следа — лицо пробороздили глубокие морщины, волосы поседели. И, хотя платье на ней было тоже недешевое (вряд ли забота мужа), и прическа, сделанная в дорогом салоне, ее весьма украшала, но видно было, что на душе у Глаши черным-черно от тоски.

А еще через лист Андрей и Казя стояли, обнимая молоденькую девушку. В супругах, одетых в белые халаты, сразу угадывались труженики науки. Девушка, судя по всему, студентка, счастливо улыбалась. На этот раз подпись на обороте была:

«1999. Мы и молодая панна Зофья».

Миша долго разглядывал фотографию, периодически бросая странные взгляды на Белку, и, наконец, изрек:

— А вот это как раз ты. И не отнекивайся. Как две капли. Может, ты их дочка?

— Миха, не смеши меня. Во-первых, посчитай сам. Девчонке на фотке лет шестнадцать-восемнадцать. Андрей пошел в школу в 1981 году. В 1991 он ее, скорее всего, закончил. Лет пять-шесть в институте. Это уже 1997. А дальше, наверное, аспирантура. Они году в 1997–1999 только поженились. Да эту девочку Андрей должен был зачать, а Казя родить, когда им по восемь-десять лет было.

— Ладно, ладно — примирительно поднял руки журналист, — но имя-то совпадает!

— Слушай, ты в курсе, какой сейчас год? Ты хочешь сказать, что я выгляжу на пятьдесят с хвостиком? — Белка нахмурилась.

— Ну, может, это просто твои родственники, — окончательно сдался Кадр.

— Вполне возможно, что кто-то из этих девушек — моя мать, — задумчиво произнесла Белка.

Они продолжили листать альбом. На предпоследнюю страницу вставили только одну фотографию. Снова та же тройка — Андрей, Казя и Зофья. А вот пейзаж за ними угадывался вполне легко.

— Да это же Зона! — удивилась Белка.

— Да. Только это где-то в начале века. Сейчас такой пейзаж уже не увидишь. Смотри, то ли место чистое, то ли аномалий еще нет, — Миша показал на кусок земли, позади позирующих.

— Так это перед кордоном, скорее всего. Так им и дали в Зоне снимать. И Зося с ними, — удивленно отметила Белка.

— Кто?

— Ну, Зофья. В Польше сокращают обычно Зося или Зохна.

— Откуда ты знаешь? — поинтересовался Кадр.

— А, хрен знает. Помню и все. Только вот что эта соплячка тут делает? Они-то, наверное, доктора уже, если в Зоне работают.

— Наивная. А среди вояк тут много настоящих профессионалов?

Фотографии закончились, но между последней страницей и обложкой обнаружилось пять конвертов с письмами. Белка рассортировала их по датам (к сожалению, автор написал только месяц и число, без года, а штемпель был сорван), и принялась читать вслух, с трудом разбирая корявый почерк.

«5 июля.

Здравствуй, мамочка!

Твое последнее письмо очень меня расстроило. Ты совершенно напрасно не хочешь ложиться в больницу. Мама, со здоровьем не шутят, такие вопросы надо решать сразу. Я поговорю с папой, пусть он устроит тебя к лучшим московским эскулапам.

Мы прибыли на место назначения. Мама, ты зря боялась. Здесь все совсем не так страшно, как, наверное, рассказывают тебе твои подруги. В округе живет много людей, почти все города заселены, кое-кто живет и внутри. Люди душевные. Один мужик тут точь-в-точь как наш тракторист Витек, помнишь, который по пьяни утоп?

Оборудования привезли много, сейчас занимаемся распаковкой, так что долго писать не могу.

Береги себя, пожалуйста, не болей!

«16 декабря.

Здравствуй, мама!

Я рад, что у тебя все так решилось. Ты совершенно напрасно отказалась от папиной помощи, он хотел тебе только добра. Но все равно, передай дяде, что мы ему очень благодарны. Ты говоришь, что дядя отказался от денег, что он помогал тебе от души. Мама, это неправильно. Постарайся уговорить его, я попрошу папу прислать тебе денег.

Мы активно работаем. Казя довольна. Она говорит, в Москве ей никто не стал бы обеспечивать такую лабораторию, как здесь. Я, в целом, тоже доволен. Материала рабочего здесь много, все необходимое доставляется по первому требованию. В общем, жить можно. Денег, конечно, сюда бухают огромное количество. Но и работа наша того стоит.

Зоська в восторге, конечно. Правда, мне кажется, что больше от местных, чем от работы. Крутится с мужиками, сталкерами. Они тут Зону разгребают вместе с вояками. Казя переживает за нее, а по мне — так и пусть. Девке за двадцатник уже, своя голова на плечах есть. Как говорится, чем бы дитя не тешилось, лишь бы не забеременела. Может, хоть мужика себе найдет. Над диссертацией она, конечно, совсем не работает. Это плохо. Ну, ничего, любовь из головы выветрится, потом дела сделает.

Мамочка, извини, меня Казя зовет. Видимо, до чего-то нового додумалась.