Сьюзен (Сюзанн) Коллинз - Рождение огня

— Всего лишь оставайтесь ниже нашего дерева, и всё будет в порядке, — предупреждаю я остальных.

Мы распределяем обязанности. Дельф охраняет Бити, пока тот исследует ствол, Джоанна извлекает из других деревьев воду, Пит собирает орехи, я охочусь поблизости. Похоже, что древесные крысы не боятся людей, так что я легко и быстро добываю три штуки. Рёв десятичасовой волны напоминает мне, что пора возвращаться. Вернувшись к своим сотоварищам, я свежую добычу. Затем провожу по земле черту в паре метров от силового поля — чтобы никто, зазевавшись, ненароком не угодил в него, и мы с Питом усаживаемся поджаривать орехи и кусочки крысиного мяса.

Бити по-прежнему ковыряется у дерева; что он там делает — ума не приложу. Вроде что-то меряет. В один прекрасный момент он отщипывает кусочек коры, подходит к нам с Питом и швыряет свою щепку в силовое поле. Та отлетает и падает на землю. Некоторое время она тлеет, потом возвращается к своему прежнему цвету.

— Ну что ж, многое становится ясным, — говорит Бити. Я бросаю взгляд на Пита и не могу удержаться, чтобы не прыснуть, потому что ничего не становится ясным — никому, кроме Бити.

В этот момент до наших ушей доносится постепенно набирающий силу щёлкающий звук. Он приходит из сектора, смежного с нашим. Значит, пробило одиннадцать. Щёлканье гораздо громче в джунглях, чем на берегу, где мы слышали его накануне. Мы сосредоточенно прислушиваемся.

— На машины не похоже, — решительно говорит Бити.

— Я думаю, это какие-то насекомые, — соглашаюсь я. — Жуки какие-нибудь.

— Что-то с клешнями, — добавляет Дельф.

Звук нарастает, словно наши тихие разговоры подсказали ему, что здесь есть чем поживиться. Что бы там ни щёлкало, уверена, что ему ничего не стоит в несколько секунд снять всё мясо с наших косточек.

— Нужно убираться отсюда по-добру по-здорову, — говорит Джоанна. — До светопреставления остаётся меньше часа.

Однако далеко мы не отходим. Всего лишь до такого же точно дерева в секторе кровавого дождя. Мы устраиваем что-то вроде пикника: рассаживаемся, угощаемся тем, что добыли в джунглях и ждём удара молнии, означающего, что наступил полдень. Когда щёлканье начинает стихать, Бити просит меня забраться повыше в крону. Оттуда я вижу, как ударяет молния, ослепительная даже в ярких лучах солнца. Всё «наше» дерево охвачено ярким бело-голубым свечением, заставляющим окружающий воздух трещать электрическими разрядами. Я соскальзываю вниз и рассказываю Бити о своих наблюдениях. Бити, кажется, доволен, хотя мой доклад не отличается особой научностью.

Мы кружным путём возвращаемся на берег десятичасового сектора. Песок, гладкий и мокрый, как будто вылизан недавней волной. Всю вторую половину дня Бити занимается своим проводом, а мы по большей части бьём баклуши. Поскольку это его оружие, а мы, все остальные, должны всецело полагаться на то, что он владеет им в совершенстве, то у всех возникает забавное чувство, будто нас пораньше отпустили из школы.

Поначалу мы все по очереди подрёмываем в тени крайнего ряда деревьев, но ближе к вечеру все возбуждены и не находят себе места. Мы решаем, что раз нам больше не придётся лакомиться морской живностью, то надо напоследок устроить себе праздник живота. Под умелым руководством Дельфа мы ловим трезубцем рыбу и собираем моллюсков, даже ныряем за устрицами. Это занятие нравится мне больше всего, и не потому, что я большая любительница устриц. Я ела их всего один раз, в Капитолии, и не в восторге от этих сгустков соплей. Просто в глубине, под водой, так здорово, так волшебно-красиво, как будто находишься в другом мире. Вода кристально прозрачна, в ней носятся стайки яркоокрашенных рыбок, а песчаное дно всё усеяно диковинными морскими цветами.

Джоанна стоит на часах, а мы — Дельф, Пит и я — чистим и сортируем свою добычу. Пит как раз ухитрился открыть устрицу и издаёт лёгкий смешок:

— Эй, вы только гляньте! — Он показывает нам прекрасную сияющую жемчужину размером с горошину. — Ты знаешь, — с совершенно серьёзной миной обращается он к Дельфу, — если на уголь как следует надавить, он превращается в жемчуг!

— Не мели ерунды, — пренебрежительно бросает Дельф. А я сгибаюсь пополам от смеха, вспомнив как эту самую ерудну молола Эффи Бряк, представляя нас капитолийской публике в прошлом году, когда нас ещё никто не знал. Дескать, мы — это уголь, под бременем нашего тяжкого бытия ставший жемчугом. Красота, выросшая из страдания.

Питер промывает жемчужину в воде и преподносит мне: «Это тебе». Я держу её на раскрытой ладони и любуюсь радужными переливами, которыми она играет в солнечных лучах. Конечно, я принимаю подарок. Недолгие оставшиеся часы моей жизни она будет со мной. Последний подарок Пита. Единственный, который я могу принять без возражений. Может, она придаст мне сил в самый решающий момент...

— Спасибо, — говорю я, зажимая жемчужину в кулаке. Я твёрдо смотрю в синие глаза человека, который отныне будет моим главным противником, человека, который будет спасать мою жизнь любой ценой. И мысленно я обещаю себе, что из его планов ничего не выйдет.

Веселье исчезает из этих глаз, и они так пристально смотрят в мои собственные, как будто хотят проникнуть в самую потаённую глубь моих мыслей.

— Медальон не подействовал? — спрашивает Питер, хотя Дельф сидит тут же, рядом. И весь Панем может слышать его слова. — Кэтнисс?

— Подействовал, — роняю я.

— Но не так, как мне бы хотелось, — говорит он, отводя взгляд. После этого единственное, что удостаивается его внимания — это устрицы.

И как раз перед тем, как мы собираемся приняться за еду, появляется парашют с двумя добавлениями к нашему меню: горшочек с пряным острым соусом и ещё одна порция булочек из Дистрикта 3. Дельф, само собой, немедленно пересчитывает их.

— Их опять двадцать четыре, — говорит он.

Итого тридцать две булочки. Каждый из нас берёт себе по пяти штук, семь в остатке. Их никогда не разделишь поровну. Это хлеб только на одного.

Солоноватая рыба, сочные моллюски... Даже устрицы, политые соусом, кажутся не такими противными. Мы налопываемся так, что никто уже не в состоянии проглотить ни кусочка, и всё равно у нас ещё остаётся порядочно еды. Долго она не протянет, так что мы бросаем всё несъеденное обратно в озеро, чтобы не досталось профи — ведь мы скоро отсюда уйдём. О рассыпанных повсюду створках раковин ни у кого не болит голова — их всё равно смоет волной.

Больше нечего делать, кроме как ждать. Я и Пит сидим у линии прибоя, рука в руке, и молчим. Вчера вечером он сказал всё, что намеревался сказать, но это никак не изменило моего настроя. И ничто из того, что могла бы сказать ему я, не повлияет на его решение. Время многозначительных подарков миновало.