Владимир Ильин - Реальный противник (Пока молчат оракулы)

Но сегодня на моих глазах девять парней отдали жизнь за свой идеал. Несмотря на одинаковость формы, все они были такими разными… И в то же время, несмотря на разницу характеров, привычек и внешности, все они были такими похожими в своей бесконечной преданности долгу, и истина, исповедуемая ими, гласила: каждый должен честно делать свое дело. Без оглядки и кивков на других, на тех, кто этого не делает… И еще: нельзя позволять кому-то безнаказанно убивать людей. Тем более — слабых и беззащитных.

И еще я прокручивал в своем воображении тот, еще не наступивший (но который обязательно наступит) момент, когда по-детски мило коверкающий слова голосок спросит: «Мама, а где наш папа? Он скоро вернется? Он купит мне большую куклу и говорящие кубики?» — и женский голос, в котором будут слышаться едва сдерживаемые рыдания ответит: «Скоро, малышка, скоро»…

Я знал, что отныне эти голоса будут неотвязно преследовать меня днем и ночью и что не будет мне от них покоя, если я не выполню свой долг… Ведь теперь долг человека, который погиб, становился моим долгом — хотя бы потому, что он спас мне жизнь незадолго до своей смерти… В Пандухе это было законом.

Я хотел невозможного, да, это верно… Я пожелал стать Христом, всепрощающим и мудрым гуманистом, которого даже гибель не смогла свернуть с избранного пути. Но я не учел, что для такого превращения мне поневоле пришлось бы перестать стать человеком…

Я готовился к борьбе с насилием. Но оно оказалось, как говорится в армии, условным, ненастоящим противником, потому что в конечном счете мне пришлось бороться с самим собой… Свое второе «я» — вот кто является реальным противником каждого человека, и над ним очень трудно, если вообще возможно одержать верх…

Об этом я думал уже на ходу.

Уйдя в свои мысли, я не сразу заметил, как вокруг начался гиблый лес. Оголенные каркасы деревьев были повалены в одну сторону, травы и кусты были выжжены дотла. И без дозиметра было все ясно. Во рту становилось все суше и суше, а в висках, будто встроенный счетчик Гейгера, стучала кровь.

Прямо из-под ног выпорхнула птаха. Судя по силуэту — певчий дрозд. Только сейчас ему было явно не до песен. Дрозд пытался взлететь над обгоревшими деревьями, но ударился в наклонную сосну, и я понял, что птица ослепла от радиации…

Время от времени попадались трупы зайцев, белок и прочей лесной живности, и я молил Бога, чтобы «зона третьей категории», куда меня занесло, кончилась прежде, чем у меня иссякнут силы.

Лес будто обрезало ножом. Я вышел на опушку большой поляны, а скорее — просеки. К аккуратным столбикам крепилась колючая проволока и камуфляжная сетка, шатром накрывавшая целый городок. Под сеткой ездили машины, стучали дверцы вагончиков-бараков, сновали люди в военной форме, не спеша прохаживались часовые. Словно спины огромных доисторических животных, из земли торчали полукруглые капониры. В полумраке мне сначала показалось, что слева виднеется дерево странных очертаний, но тут же опознал пусковую установку оперативно-тактических ракет. Ракеты уже лежали на направляющих — видимо, их готовили к предрассветному пуску…

Значит, через несколько часов чей-то согнутый спусковым крючком палец утопит на пульте кнопку, и, расколов лесную тишину громом твердотопливных двигателей, ракеты прыгнут в звездное небо, чтобы за сотни километров отсюда уничтожить мирные города вместе с людьми.

— Видишь, Евгений? — мысленно спросил я. — Все-таки мы нашли этот объект!

Я прикрыл глаза, сосредотачиваясь. Из глубин подсознания поднялась и прошла — будто электрическими искрами — по всему телу мощная волна. Боевым аутотренингом я овладел в свое время с подачи майора Сарова (ныне — покойного), и эта штука не раз спасла мне жизнь в Пандухе. Правда, после возвращения я долго боялся своего тела. Ведь конечная цель аутотренинга — отключение мышления, эмоций и всего того, что составляет человеческое сознание. От «гомо сапиенса» остаются лишь рефлексы и инстинкты, а они могут сработать непроизвольно, это как бы — мина замедленного действия внутри тебя…

Я открыл глаза и некоторое время привыкал к новому состоянию и совершенно другому восприятию времени. В руках что-то мешалось. Автомат. Он теперь мне был не нужен. Теперь я сам стал оружием.

Я взялся за колючую проволоку ограждения и с силой дернул ее. Потом еще раз. И еще. Острые шипы пропарывали кожу, но боли я не чувствовал. Ничего я теперь не чувствовал, рядовой Ян Рамиров…

Я пробрался в проделанную дыру и двинулся к центральному капониру, к которому подходили с разных направлений провода связи и бронированные кабели электропитания. До капонира было не больше сотни шагов, но спокойно пройти это расстояние мне, конечно же, не дали…

Взвыла сирена, и по земле заскакал луч прожектора. С разных сторон послышались крики, команды, топот бегущих ног и лязг передергиваемых затворов.

Я шел прямо, не останавливаясь, будто суета вокруг меня не имела ко мне никакого отношения.

— Стой, кто идет? — стандартной скороговоркой спросили справа из темноты.

Повторить свой вопрос часовой не сумел, потому что рухнул, корчась от боли в перебитом позвоночнике.

Потом на меня набежала бравая компания: караульный взвод во главе с капралом. Ребята были здоровыми и вооруженными до неприличия, но это им не помогло…

Как я уже говорил, боевой аутотренинг превращает человека в робота, который убивает не задумываясь, как и чем убивать. Главное при этом — не смотреть в лицо врагу. Если противников несколько, их нужно всех держать в поле зрения. Да и к тому же нельзя видеть в них людей — вот в чем секрет…

Помнится, однажды в уличном бою в Сагдабаде мы схватились с фундаменталистами врукопашную. Передо мной вырос здоровенный лоб, обвешанный пулеметными лентами, как рождественская елка — гирляндами. Мне нужно было сделать стандартное, многократно отработанное движение: прикладом АКМ отбить его руку с кинжалом вправо-вверх, сделать «закрутку» и коротким выпадом заколоть парня штык-ножом. Но, нечаянно глянув своему противнику в глаза, я замешкался. Это не поддавалось никакому рациональному объяснению… И почему мне вдруг стало его жалко, хотя по всем канонам логики и морали я не должен был жалеть его?!.

Лишь позднее, вновь и вновь мысленно прокручивая этот момент, мне стало ясно, что, посмотрев исламисту в лицо, я обнаружил: он такой же человек, как и я; он так же, как и я, боится крови и смерти; у него тоже есть родители, жена, дети, которые будут оплакивать его, если он погибнет от моей руки… Подобные вещи можно перечислять бесконечно, но душа работает мгновенно и не требует лишних слов.

Одним словом, я промедлил тогда, и мой соперник распорол кинжалом мне правый бок. За меня его убил Витька Агеев, выстрелив в упор разрывной пулей…