Владимир Ильин - Реальный противник (Пока молчат оракулы)

В свою очередь, Тугой длинным прыжком подлетел к молодчику в центре зала, подрубил его ловкой подсечкой под колено и, завладев компакт-пулеметом, ударил стальным стволом под челюсть парня. Тот отлетел к стене, сполз по ней вниз, и стало ясно, что он еще не скоро придет в себя.

Краем глаза Рамиров уловил какое-то движение справа и тут же до его слуха донесся отчаянный вопль Виктора:

— Яша, берегись!

Дверь с табличкой «Посторонним вход воспрещен» в стене зала была распахнута настежь, и из нее на Яна глядел зрачок крупнокалиберного «мастера». Лишь спустя несколько секунд Рамиров осознал, что это был сотрудник банковской охраны, который спешил расправиться с бандитами по вызову кассира и которому явно не понравилось оружие в руках Яна.

Что-то промелькнуло рядом с Рамировым, раздались оглушающие выстрелы пистолета охранника и, почти беззвучные, хлопки компакт-пулемета.

Время будто замерло в восприятии Яна. Как это бывает в видеобоевиках, он видел, как медленно-медленно, роняя пистолет, падает головой в зал продырявленный насквозь охранник и как плавно отлетает к барьеру стойки и врезается в нее спиной Виктор, Витька, старый друг и бывший сослуживец!..

Уши будто заложило ватой, и сквозь эту вату еле слышно пробивались крики и визг людей в зале и далекий воющий звук, который был хорошо знаком, но сейчас почему-то не поддавался опознанию.

Рамиров одним прыжком оказался возле лежащего друга. Одной рукой Витька тщетно пытался зажать рану в груди, из которой обильно, толчками, выбрасывалась кровь, а другой все еще сжимал уже бесполезный пулемет.

— Вить, — сказал Рамиров, приблизив свое лицо к лицу друга. — Тебе больно, Витя? Сейчас, подожди… Врача! Вызовите «скорую»! — крикнул он в пространство. — «Амбьюлэнс», плиз!.. — И снова наклонился к раненому. — Сейчас, Витя… Ты только держись, ладно?

Виктор, слабея на глазах, прошептал:

— Не надо… Ничего не надо, Яш… Ты вот что… «оракул»… передать Бригадиру лично… Понял?.. И уходи… сейчас полиция… Только обязательно, обещаешь?.. Я должен был… для Легиона…

Пулемет выпал из его руки, но он не стал поднимать его, а вытащил из кармана ветровки свою нелепую шапочку и почти насильно впихнул ее в руку Рамирову.

— Никому… только Бригадиру, — с усилием смог выговорить он еще и уронил голову на грудь.

Уже предсмертно хрипя, Кранц выдохнул:

— Ни в коем случае… сам не надевай «оракула»!..

Рамиров, не чувствуя боли, закусил губу. Только теперь до его сознания дошло, что приближавшийся вой был ничем иным, как звуком полицейской сирены. Он отшвырнул с отвращением оружие в угол зала, распрямился и, слепо оглянувшись на толпившихся вокруг бледных людей, пошел к выходу.

Бросать мертвого друга на поле боя в Пандухе справедливо считалось подлостью, но и попадаться в руки полиции сейчас было бы нежелательно. От осознания этого скверного парадокса хотелось выть волком…

Да, они спасли людей и уберегли кучу разноцветных бумажек от грабителей. Но при этом, как ни крути, был убит охранник — по недоразумению, в тот момент, когда анализировать обстановку начинают не те доли головного мозга, которые отвечают за мышление, а те, которые отдают приказы мышцам и пальцам на спусковых крючках… Кто бы стал в этом разбираться потом? Со стороны все выглядит достаточно просто: бывший милитар, к тому же отмотавший уже один срок, убил порядочного гражданина, выполнявшего свой служебный долг, и разве явится смягчающим обстоятельством тот факт, что он сделал это, чтобы спасти своего друга?..

Ничего не видя перед собой, Рамиров шагал по тротуару, натыкаясь на прохожих. В ушах у него звучали последние слова Витьки: «Я должен был… Обещаешь?».

Вопрос был прост, но, если покопаться в душе, ответить на него было сложнее.

Вот уже три года Рамиров честно выполнял данный самому себе обет не лезть ни в какие общественно-политические игры. Хотя это с каждым днем становилось все труднее. Как и следовало ожидать, с ликвидацией вооруженных сил общество волей-неволей поделилось на две категории. Одни — те, кому это было на руку, — стали ярыми сторонниками ЮНПИСа, и таковых было значительно больше, нежели тех, кого упразднение армии затронуло болезненно и кто хотя бы в душе сочувствовал «бывшим».

За это время постепенно сбывалось то, чего Ян опасался, уходя из ЮНПИСа: противостояние оппозиционных группировок неотвратимо перерастало в социальную вражду, а вражда на глазах превращалась в войну — пока «холодную», — но где гарантия, что однажды, из-за неосторожного шага одной из сторон, эта война не станет открытой, в которой все средства хороши?

На войне, как известно, бывают жертвы. Причем не всегда из числа воюющих. Осколки снаряда разлетаются во все стороны, убивая без разбора и женщин, и стариков, и детей. Гибель близкого человека обычно вызывает желание отомстить убийцам, и по этой причине тот, кто до поры, до времени старается сохранить нейтралитет, в любой момент может стать верным солдатом…

Это очень страшный процесс — тем более страшный, что он обусловлен нормальными человеческими чувствами и побуждениями. В масштабах государства он смахивает на ядерную цепную реакцию, только вот последствия приносит куда более трагичные, нежели какой-нибудь мегатонный ядерный взрыв.

Рамиров привык считать, что не имеет права сочувствовать ни бывшим милитарам, ни ЮНПИСу, превратившемуся в межгосударственную организацию со множеством прав и возможностей. Прежде всего, потому что и те, и другие боролись неправедными методами ради достижения своих — в общем-то, наверно, справедливых — целей.

Но теперь он попался в сеть, и этой сетью стали обязательства перед старым другом, спасшему Рамирову жизнь. Скверно было то, что Кранц оказался членом так называемого Легиона — это явствовало из его просьбы. Выполнить эту просьбу — значит, сыграть против ЮНПИСа. Против Николя Брилера, против старины Эккса и юнца Моргадо, против сотен людей, с которыми Рамиров работал бок о бок в течение многих лет. Но не выполнить просьбу Тугого — все равно, что предать погибшего друга. На это Ян не был способен ни при каких обстоятельствах. Так уж он был устроен. Таким был воспитанный им самим в себе «кодекс чести»…

Внутренняя борьба Рамирова с самим собой еще продолжалась, когда он, оглядевшись, вдруг обнаружил, что шагает по Вандербильд-бульвару, в Голландском квартале. Видимо, подсознательно его тело выполняло заданную программу, а роль программы сыграл Витькин вопрос о местонахождении этой улицы.

Видимо, где-то здесь, в одном из самых спокойных и мирных уголков Интервиля, Кранц должен был передать свою шапочку Бригадиру Легиона. Но где именно? И что в шапочке скрывалось? Зашифрованное послание за подкладкой? Или что-нибудь другое? Всего этого Виктор сказать Рамирову не успел, и Яну оставалось лишь полагаться на свое «шестое чувство» бывшего оперативника. Что делать при встрече с так называемым «Бригадиром» (скорее всего, речь шла о подпольной кличке), Рамиров еще не решил.