Максим Голицын - Гладиаторы ночи

«Чертовщина какая-то, — подумал Тэш, — вечно мне приходится кого-нибудь разыскивать. И, что характерно, при этом я всегда наживаю себе кучу неприятностей».

— Вождь ваших горцев — это не шутка, — мрачно произнес он. — А что я за это получу?

— Всего лишь жизнь, — тяжело вздохнул Ран-каст, — по-моему, весьма ценная штука, не правда ли? Пожалуй, самая большая ценность во Вселенной — для ее обладателя, конечно. И самый бесполезный, ненужный хлам для стороннего наблюдателя. Ибо жизнь, мало того, что имеется в избытке, еще и постоянно воспроизводит себя. Вы согласны со мной?

— Чего? — переспросил Тэш.

— Ах, я опять, наверное, говорю слишком быстро. Ну ладно, гладиатор. С сегодняшнего дня вы поступаете в мое распоряжение. В свою личную охрану я вас пока что не возьму, слишком уж вы непредсказуемы. А вот во внешнюю — пожалуй. Конечно, это не такая интересная жизнь, как на арене, да и острых ощущений значительно меньше, зато и риску тоже меньше. А дальше видно будет. Помните: встречи со мной не ищите, если мне что-нибудь будет нужно, я сам вас найду.

— Не учи ученого, — мрачно пробормотал Тэш. — Вот суки вельможные. Во всех мирах одинаковы!

Сенатор щелкнул пальцами, и двое конвойных, до этого неслышно стоявшие за портьерой, приблизились и повели Тэша к выходу. Он угрюмо брел между ними, чертыхаясь на всех известных ему языках. Видимо, ему на роду написано все время впутываться в неприятности. Ладно, посмотрим — не в первый раз… Может, кривая вывезет.

Из архива древностей Утарийского монастыря, цикл Водяного Змея, круг 18

Помощник Эббет, по поручению его святейшества, для полных летописей. Выдержка из Трактата о гладиаторских боях.

Ознакомившись по поручению его святейшества с богатствами нашего хранилища, в котором содержатся рукописи, датированные от начала Смутных времен, и основываясь на том, что знание является единственной ценностью и что, владея знанием, можно вывести одно событие из другого, поскольку закономерности хода вещей становятся ясны пытливому уму, я пришел к следующим выводам.

Ни одна сложная система — будь то живой организм или государство — не может постоянно находиться в равновесии. Она либо развивается, либо возвращается в исходное состояние — в Хаос, который и дал начало всему в незапамятные времена. Поэтому, когда Институт Кураторства, процветающий уже несколько циклов, лишил граждан империи радостей, связанных с удовлетворением любопытства и жаждой познания, властители Срединного мира оказались перед необходимостью занять чем-то праздные мысли своих сограждан, ибо РАЗУМ ПРАЗДНЫЙ столь же сильно предрасположен к бунту и разрушению, как РАЗУМ ПЫТЛИВЫЙ — к неповиновению и вольнодумству. Тогда и были учреждены гладиаторские бои.

Решение это быстро принесло двойную пользу, поскольку, с одной стороны, подарило любимое развлечение скучающей нации — сначала черни, а потом, как это часто бывает с развлечениями вульгарными и низменными, вошло в моду и у знати. С другой стороны, на арену выводили умирать государственных преступников, что служило наглядным уроком всякого рода бунтовщикам. Конечно, такой способ расправы с политическими противниками не может вызвать ничего, кроме печали, потому что всегда грустно наблюдать, как ближних заставляют драться со своими ближними, друзей — с друзьями, соратников — с соратниками. Больно видеть, как, сражаясь за жизнь, человек предает свою человеческую сущность, но кто решится осудить этих людей? Скорее, достойны порицания те, кто, точно плевелы, взращивает в людях дурные качества, ибо они и впрямь, подобно плевелам, растут легко и быстро. Что же до хороших качеств, они требуют кропотливого воспитания, точно редкие растения в императорском саду. Но до них нет никому никакого дела, ибо управлять массами людей гораздо проще, склоняя их к дурному, чем к хорошему.

Когда с основными недовольными расправились и поток заключенных, направляемых на арену, иссяк, на арене все чаще стали появляться существа странные, на людей непохожие. Откуда они берутся — мне неведомо. Говорят, их отлавливают в джунглях — быть может, там действительно много диковин, но описания чудовищ, выходящих сейчас на арены, никогда прежде не встречались в наших хрониках, на что я хочу обратить особое внимание почтенного настоятеля. Конечно, мир в своем разнообразии неисчерпаем, и человеческие формы суть не единственные разумные создания во Вселенной. Внешность еще не значит сущность, и истинный мудрец должен видеть глубже видимости, в частности той, которая обусловливает телесную форму, какой бы она ни была…

Цикл Синей Ящерицы, второй двойной круг

Сенатор был почти во всем прав. Новая жизнь, которая началась для Тэша, была ничем не лучше старой. В ней было немного меньше опасностей, зато значительно больше выматывающей рутины. Не было привычного сурового Каледдина, но был на редкость тупой сержант. (Он выделялся тупостью даже среди славных представителей этого воинского звания). Занятия на плацу утомляли своим однообразием. Единственное утешение — у Тэша появилась возможность перекинуться словом с окружающими.

Отряд внешней охраны состоял из тридцати человек. Если в личную-то охрану сенатор набирал дюжих молодцев, с которыми не стыдно было на улице показаться, то здесь публика была разношерстная: наспех обученные владеть оружием авантюристы, наемники, рыбаки с побережья, деревенские увальни. Были тут даже два горца. Тэш поначалу подумал, что это предатели, продажные шкуры, но потом выяснилось, что горцы часто нанимались в имперские войска и даже пользовались здесь хорошей репутацией — по жизни вспыльчивые и драчливые, они имели свой жесткий кодекс чести. Где они потом использовали приобретенные на имперской службе военные навыки, вербовщиков не интересовало. Все горцы были похожи на Торрана, того, с кем Тэш отказался биться на арене, — высокие, смуглые, темноволосые, жилистые и гибкие, как стальной клинок. Столько разных наречий, жаргонных словечек, обычаев! Голова кругом идет. Тэш, намучившийся с молчаливым Каледдином, жадно впитывал звуки чужого языка и скоро уже мог с закрытыми глазами по одному только выговору отличить вспыльчивого жителя предгорий от деревенского тугодума с побережья.

Тем не менее он ни с кем особенно не сдружился.

Многолетний опыт научил его тому, что человек, имеющий привязанности, становится уязвимым, особенно здесь, в чужом мире, где окружающих его людей ничто не объединяет с ним — ни старая дружба, ни родство. Еще неизвестно, удастся ли как-нибудь выбраться отсюда, но, похоже, ветер перемен, изменив направление, подул в его паруса, а значит — все может случиться. А если вдруг ему придется драпать отсюда, то лучше делать это, не думая о том, что оставляешь за спиною. Да и что общего может быть у него, выходца из цивилизованного мира, с чужепланетными неграмотными варварами.