Игорь Поль - Личный номер 777

Горожане в одинаковых оливково-зеленых комбинезонах толкались и резвились перед камерой, как расшалившиеся дети. А ведь им предстояло отправиться на Фарадж или на Гатри, чтобы погибнуть под бомбами или сгинуть среди грязевых пустынь. Одному Богу известно, сколько защитников цивилизации осталось в той грязи. Порой Бруку даже казалось, что он в состоянии представить каждого из этих парней, и каждый ухмылялся в камеру и презрительно сплевывал, всем своим видом показывая, что ни взорванные дома, ни очереди из засады не остановят человечество на пути к миру и процветанию.

Брук прислушался к стрекоту воздушного наблюдателя, нарезавшего круги над полосой безопасности.

— Что-то я недопонял, — тихо спросил он, — мы тут что, чужие деньги защищаем?

Ответом ему было лишь сопение да скрип коек. По брезенту стучали капли редкого дождика. Взвод спал.

Потом в ночи протяжно завыло какое-то животное. Вой перешел в раскатистый издевательский хохот, словно тварь знала какую-то страшную тайну, очевидная разгадка которой была недоступна для толпы глупых двуногих.

Гор дернулся и шумно сел, свесив ноги.

— Оно меня с ума сведет! — пробормотал он, не открывая глаз. — Каждый раз, как только я засыпаю, оно начинает выть. Я просыпаюсь, и мне кажется, что я снова в джунглях, только почему-то без оружия.

— Мерзкая тварь! — сонным голосом согласился Пан.

Гор посидел, горестно вздыхая и отмахиваясь от мошкары. Потом пробурчал что-то неразборчивое, шумно улегся и закутался в одеяло.

Прошло несколько дней, забылся и сам бал, и последовавшее за ним жуткое пробуждение, сопровождаемое самой жестокой головной болью, когда-либо испытываемой Бруком. Уже к началу следующей недели ничего, кроме отголосков досады, не напоминало ему о волшебном вечере, так некстати прерванном появлением Твида. Ему казалось, что девушка вряд ли вспомнит о своем обещании. Но он ошибся. Она не только помнила, но и была рада видеть своего неуклюжего спасителя.

Она выхлопотала для него разрешение у начальника лагеря, и теперь вместо хозяйственного наряда два раза в неделю Брук отправлялся на оружейный склад, где помогал Веронике проводить обслуживание боевых роботов, выработавших ресурс в караулах и полевых выходах. Он снимал и разбирал тяжеленные механические части, а она тестировала биоэлектронные блоки и заполняла бесконечные формуляры. Частенько им приходилось голова к голове склоняться над разверстым нутром какого-нибудь механического доходяги, и тогда Брук мог насладиться теплом ее нечаянных прикосновений. Правда, когда подобный контакт затягивался, девушка незаметно отстранялась. В этом-то и была главная беда. Планы Брука вовсе не ограничивались возней с разобранными жестянками. Разумеется, когда они оставались одни, Вероника болтала с ним о том о сем, пару раз в своей служебной каморке она угостила его кофе, а однажды, в благодарность за ударную работу по замене стволов спаренной зенитной установки, Брук даже удостоился дружеских объятий, что давало ему смутную надежду на большее.

Но пока его мечты оставались мечтами, а таинственное «большее» все никак не наступало. Брук никак не мог обрести душевного равновесия. Ему начало казаться, что история повторяется: их отношения постепенно скатываются к сценарию, подозрительно похожему на дружбу с Мариной. Вот только дружба его больше не устраивала. Он не просто хотел Веронику — он отчаянно нуждался в чувственных наслаждениях, но его инопланетную возлюбленную, кажется, вполне устраивали одни только разговоры.

Временами Вероника принималась рассказывать о себе, хотя Брук ни о чем ее не расспрашивал. Она рассказала, как закончила колледж, как целый год перебивалась случайными заработками, потому что, по ее словам, «после вступления в Альянс экономика на Гатри полетела к черту», и о том, что в конце концов решила рискнуть и завербоваться в Объединенные силы, потому что ее всегда отличала склонность к диким, необдуманным поступкам, из-за чего ее мать, пока была жива, нередко предрекала ей несчастливую жизнь. Рассказала, что ее муж, адвокат, оказался сущей свиньей, и она развелась с ним, оказавшись на улице с одной лишь парой туфель в чемодане. Детей у нее нет, и заводить их она не собирается. Старый Мерин, парень в общем не злобный, вот уже полгода пытается за ней приударить, но ничего серьезного, так что отшить его — пара пустяков, тем более что она здесь не для этого, ее цель — заработать на несколько лет безбедной жизни где-нибудь на зеленой уютной улочке с приятными соседями, а дальше — как получится. Все это говорилось неспешно, волнующим мелодичным голосом, причем, словно стараясь развлечь Брука, Вероника иногда отвлекалась, рассказывая истории из жизни некоторых обитателей лагеря. По молчаливому согласию они исключили из обсуждения имя капитана Твида.

Лейтенант Авакян — красавчик и умница, каких поискать, но совершенно не умеет держать себя в руках. Здесь он очутился после того, как во время званого вечера с представителями местной элиты затащил в чулан для грязного белья жену высокопоставленного менгенца, который и застукал его с поличным. Разразился скандал, и теперь ближайшие год-два лейтенанту не светит ничего, кроме официанток да продавщиц из городка по соседству. А этот лейтенант был раньше майором, пока не попался на торговле списанными грузовиками, которых он переправлял в зону боев вместе с гуманитарными конвоями. А тот сержант, у которого дергается глаз — из армейской разведки, по его наводке авиация стерла с лица земли менгенский поселок, в котором, по его утверждению, укрывались боевики. Но у него три ранения и дружки в штабе зоны, так что дело полегоньку спустили на тормозах.

Я ей не нравлюсь, в конце концов решил Брук.

Разумеется, его товарищи были уверены в том, что между Бруком и красавицей-сержантом все идет как надо. Возвращаясь в палатку, он видел, как ворочается на своей койке Людвиг, снедаемый острой завистью, и как с понимающими ухмылками перемигиваются остальные. Его смущение и нежелание обсуждать свои постельные победы, как это принято в казармах всех армий мира, только подогревало уверенность новобранцев. И без того натянутые отношения со взводом достигли точки замерзания. Однажды ночью кто-то даже засунул в ботинок Брука дохлую ящерицу.

Как-то вечером Брук пришел в себя после очередного сумасшедшего дня. Казалось, еще совсем недавно, дрожа от холода, он выползал на свет божий из подземного склепа, где в него пытались влить очередную порцию воспоминаний какого-то невезучего вояки, а сейчас день уже подходил к концу. Было душно, воздух в комнате с тяжелыми стеллажами вдоль стен был насыщен запахами железа и ружейной смазки. Сидя за столом с разложенными на нем деталями разобранного робота, Брук с рассеянной улыбкой смотрел в зарешеченное окно под самым потолком на гаснущую в небе розовую полоску. Вероника в синем рабочем комбинезоне и в рабочих очках с поднятой увеличительной рамкой тайком наблюдала за ним, но Брук, погруженный в свои мысли, не замечал ее изучающего взгляда. Его комбинезон был расстегнут, открывая влажные завитки волос на груди.