Андрей Круз - На пороге Тьмы

– Ну как кто-то может точно знать? – удивилась она вопросу. – Если кто-то провалился отсюда обратно, то он же записки не оставит, верно? Бывает, что люди исчезают, но обычно за пределами города. Может, кто-то и вырвался – у кого теперь спросишь?

– А в городе не исчезают?

– Нет, вроде бы не слышала. Гибнут время от времени – или твари нападают, или в драках, или еще что… здесь все нервные, случается и поножовщина, и стреляют друг друга.

– Часто?

– Не часто, но слышишь время от времени, – ответила она. – Коммуналки, общаги, скудость жизни, опасность постоянная – срываются. Самоубийств хватает, многие пьют как… не знаю кто. Тут уже ночлежки-рюмочные появились. Сначала Администрация их прикрыла, а потом вышло, что много работяг упиваются так, что до дому дойти не могут, ну и гибнут в темноте. Решили, что пусть так, хоть это больше свинарники напоминает. Говорят, что раньше в общежитиях спиртное пытались запрещать, но тоже плохо закончилось – вплоть до того, что стреляли в проверяющих, когда те по комнатам шастали. Теперь вроде даже продают в буфетах. Так?

– Продают, – кивнул я, – но не видел, чтобы в общаге очень уж керосинили, все в меру вроде бы.

– Это потому что ваши вроде как в почете в городе и народ душевно покрепче подбирается. Да и стресс житейский стрессом на службе перебивается. А глянь на общаги шахтерские, металлургического, путейские – это же страх сплошной. Люди все из будущего, большинство к такой жизни не привыкли. И у всех там семьи, друзья, какая-то жизнь налаженная, и вдруг так за шкирку – и прямо в корыто с помоями.

Она вздохнула, еще отпила из стакана, затем продолжила:

– Кто-то, например, в банке сидел, а тут его – раз, и кочегаром, потому что другой работы для него нет. И общага холодная и мрачная, и запойная пьянь кругом, такие же депрессивные. И семья своя неизвестно где. Многие так сразу вешались, каждый ли выдержит?

– Нет, не каждый, не думаю, – согласился я с ней.

– Вот и результат. Так что тебе повезло. Ты про афганскую войну эту свою в анкете писал?

– Разумеется.

– Вот считай, что она тебя и спасла: таких, как ты, на примете держат и направляют только во всякие военизированные места вроде Горсвета, комендатуры или службы охраны горбезопасности. В разведбат отбор строгий, там труднее.

– А если бы я на угольный разрез попросился? – полюбопытствовал я в порядке бреда.

– Если ты не великий профессионал в этом деле – отказали бы.

– А что в Сальцеве? Там как жизнь?

– А такая же, люди-то те же самые. Я там редко бываю, но судить все же могу. Здесь всем Администрация заправляет, а там все больше частник. У одного столпа общества кирпичный завод, у второго – стекольный. Там карьер большой с каким-то песком, при нем они. Кто-то базаром командует, кто-то пристанями, у кого-то баржи, а все вместе они – власть. А простым людям одинаково – что здесь, что там.

– Вообще никакой разницы?

– Ну… есть какая-то, но больше внешняя. Там вроде как свободы больше, но… а тут ее мало, что ли? Разве что в работе, кабак открыть или лавку на рынке – пожалуйста, а что серьезней – никак, отберут.

– А твой аэродром?

– Уже отбирают, – вздохнула она, явно вспомнив о чем-то и расстроившись. – Тут это вежливо делают: тебя же командовать оставляют и снабжение налаживают: мол, что тебе возиться? Но все же это уже не твое, не понравишься…

– То?..

– То ножкой под попку – и гуляй, Настя. Обращайся в отдел трудоустройства.

– А в Сальцеве?

– В Сальцеве не так, – разве что конкуренты разорвут.

– А Администрация местная где живет?

– На Октябрьской, там в свое время для таких дом построили, «обкомовский», туда и заселились. Говорят, что квартиры даже с комнатами под прислугу, охрана, закрытый двор… но нас в гости туда не зовут. Там все – глава Администрации, все начальники основных организаций, Милославский, кстати, там же живет, он здесь большой человек, член Горсовета.

– Даже так? – чуть удивился я, привыкнув к тому, что у нас ученых разве что к дворникам не приравняли.

– Он здесь давно, приложил руку к созданию вообще всей структуры города. Соответственно и статус, поэтому и коллеги не подсиживают – бесполезно, он там царь и бог. Хотя дядька неплохой, нагловатый только.

– Приставал?

– Ко мне все пристают, – засмеялась она и похлопала себя по бедру: – Без парабеллума никуда, сам видишь.

– Приходилось применять?

– Против приставателей? – уточнила она.

– Ну да.

– Стрелять – нет, а наставлять пару раз наставляла, подействовало.

Тут принесли отбивные, в очередной раз прервав разговор.

– Ну что, кавалер, везешь меня домой? – спросила Настя, после того как мы вышли из трактира, просидев на удивление долго.

Совсем не опьянеть не получилось, разговор тек легко, было тепло и уютно, так что мы не только отобедали, а заодно и отужинали. Когда выходили, трактир наполнился уже вечерними посетителями.

– Везу – даже не надейся, что откажусь, – сказал я, сгибая руку в локте и как бы предлагая взяться под нее.

Настя сразу просунула туда свою, и мы действительно образовали пару , то есть мужчину и женщину, идущих под ручку. Особой идиллии на грязной улице из этого не получилось – надо было лужи обходить и перепрыгивать и следить, чтобы в совсем глубокую грязь не влезть, но все же символизм произошедшего был для меня ценен сам по себе, как бы долго такая благодать ни длилась.

Когда усаживал Настю в коляску «харлея», подумал, что теперь следует с Федькой точно за машинами скататься. Если у меня женщина появилась, то возить ее надо хотя бы в чем-то, от чего на нее грязь не летит, ну и что у меня начальство не отберет за неправомерное использование. Не думаю, что тот же ответственный за «подвижной состав» Василь Иваныч отнесется с одобрением к факту, что я забрал служебный мотоцикл из гаража и раскатываю на нем по своим личным делам, хоть и называю их «тренировкой». Прав Федька, прав: машина нужна хотя бы девушку катать.

– На Урицкого? – на всякий случай спросил я.

– Ну да, куда в тот раз подвозили. Помнишь хоть?

– Помню, конечно.

Уже стемнело, так что начал оглядываться по сторонам – такая привычка успела появиться. Уличных фонарей здесь не было, зато висели над каждым подъездом. На Советской так еще и людно было пока, хотя народ все больше кучковался или у кабачков, или у магазинчиков. Ездило немало машин, иногда попадались целые грузовики с большими веселыми компаниями в кузовах.

Странное ощущение, когда смотришь на все это вокруг. Старые дома, старые машины, все старое, а люди в эту картину не вписываются. Ну в ту ее версию, которую мы умеем себе представить. Люди новые, из двухтысячного, и они тут как инопланетяне. Вот как я, например, до сих пор глазами хлопаю с недоумением.