Стивен Джонс - Оборотни

Какое-то время я размышлял над тем, что только что написал. Думаю, что такое происходило, пожалуй, не один раз. У меня в голове мелькают образы, будто я, голый, бегаю по лесу или прячусь за деревьями и валунами. Эти воспоминания весьма объективны. Они возникают у меня в голове столь же отчетливо, как и действия того существа в клетке, которые уживаются с другими впечатлениями и переживаниями. Я, впрочем, не думаю, что бегал за кем-то или от кого-то прятался. Я уверен, что был в лесу совершенно один. Я также уверен, что физического изменения не было. Абсолютно уверен. И, как это ни странно, не могу вспомнить, когда в первый раз я перевоплотился или когда я в первый раз понял, что это произошло. Должно быть, это происходило очень постепенно, чтобы у меня в памяти не осталось шокирующего воспоминания.

Первое воспоминание, относящееся к перевоплощению, подсказывает мне, что это произошло в моей собственной спальне, а не в лесу. Должно быть, это случилось позднее. Я сидел на кровати, потом наклонился и посмотрел на свои руки. Кровать стояла возле окна, светила луна, и в комнате было светло и темно одновременно. Руки мои лежали на коленях. Полоска света прошла по ним. Я был голый. Мне казалось, что позвоночник у меня еще более обнажен, чем остальное тело, будто с него содрали кожу. Я смотрел на руки. Нет, это было не в первый раз, потому что я, кажется, точно знал, чего жду. И помню, как мои ногти стали расти, руки задрожали и потянулись вперед…

Что я делал после этого, не помню.

8 июня

Хелен — хорошая жена.

Не многие женщины смирились бы с тем, что приходится терпеть ей. Я должен быть честен: она не очень привлекательна. Быть может, она вышла за меня, уже отчаявшись найти мужа, но я так не думаю. Полагаю, она любит меня. Иногда меня раздражает то, что она, кажется, не может разобраться в моей болезни, но во всем остальном она хорошая жена. И она, конечно же, знает, что я никогда не причиню ей вреда. Думаю, что я вообще никому не смогу причинить вреда. Я всеми силами стараюсь никого не обидеть. По натуре я скромный, мягкий человек, и оттого еще труднее представить, что наступает время, когда я становлюсь кем-то другим — опасным, жестоким, кровожадным. Однако я научился владеть собою и никогда не причинил никому вреда.

Я обещал Хелен сводить ее куда-нибудь поужинать сегодня вечером. Она очень рада этому. Мы нечасто бываем на людях, меня не интересует легкомысленная светская жизнь, и я предпочитаю оставаться дома. Но иногда стоит пойти навстречу жене. Хелен это нравится, хотя она и согласна со мной, что я прав, ограничив число таких вечеров двумя или тремя в год. Сейчас она одевается. Если не будет поздно, продолжу писать, когда мы вернемся домой.

Ну надо же такому случиться!

Мы только что вернулись домой, и Хелен сразу ушла в свою комнату. Похоже, она злится на меня. Лучше бы я никуда не ходил, да и потакать женским капризам не следует. Женщины не знают жизни.

Начну с того, что, для того чтобы испортить весь вечер, Хелен надела платье, которое, как ей известно, я терпеть не могу. Платье нескромное, не закрывающее плечи, и она в нем похожа на проститутку. Я попытался мягко поговорить с ней, но, когда я донес до нее эту простую истину, она разобиделась. Почему женщины обижаются на правду, а не на ложь, называемую комплиментами? Это выше моего понимания. Наверняка зеркало могло бы сказать ей то же, что и мои слова. Ну не может же она, в самом деле, думать после стольких-то лет нашего брака, что я — тот человек, который будет льстить ей без повода или что мне наплевать на то, как одевается моя жена. Но все-таки она надела это платье, делающее ее похожей на шлюху, и, прежде чем выйти из дому, мы слегка повздорили. В конце концов я позволил ей остаться в нем, но лучше бы я этого не делал; если бы я только знал, что принесет мне этот вечер.

Когда мы пришли в ресторан и сели за столик, я заметил, что несколько других гостей смотрят на Хелен. Она, казалось, этого не видела. Сидела, радостно улыбаясь и оглядывая помещение. Я уверен: все думали, что она ищет кого-нибудь, кто мог бы пофлиртовать с ней. А что еще можно думать, глядя на то, как она одета? Я счел себя оскорбленным. Могу представить себе, что думали они. Наверное, какая-то вертихвостка, которую я подобрал на улице. Она очень ярко накрасила губы, а стоило ей сесть, колени у нее оказались открытыми. Если бы мне не было так неловко, то стоило бы встать и уйти сразу же. Я решил уничтожить это платье, как только мы вернемся домой, чтобы оно меня больше никогда не позорило. Но самое невероятное, что Хелен, похоже, даже не представляла себе, какие переживания она возбудила в моей душе. Она такая невинная и неопытная. Она оглядывалась, словно ей и вправду было хорошо, а я пытался делать вид, что никого больше не замечаю. Там было еще несколько женщин, одетых так же скверно, а то и еще хуже, чем моя жена, и я тогда понял, что это неподходящее для нас место. Раньше мы там никогда не ужинали, но у заведения была хорошая репутация, так что я оказался обманут. Это было одно из тех безвкусных мест с плюшевыми стенами и свечами, с претензией на то, чтобы выглядеть по-европейски, где за скверную еду берут с посетителей сверх меры. Ненавижу место или человека, которые делают вид, что они не такие, какими являются на самом деле.

Когда подошел официант и немного наклонился над столиком, стоя за спиной Хелен, я был уверен, что он пытается заглянуть ей за вырез платья! Даже сейчас, когда я вспоминаю его сальную улыбку, мне становится не по себе. У него были маленькие усики, вьющиеся волосы — какой-то иностранец, возможно итальянец. У него был акцент, либо он специально говорил с акцентом. Я был зол и недоволен, и стоит ли удивляться, что я вышел из себя, когда он принес мне не тот заказ.

Мне не нравится вычурная, заморская еда. Я заказал обыкновенный стейк с вареным картофелем, без салата. Когда принесли мой заказ, стейк был испорчен каким-то слизистым соусом, и к нему подали картофель со сливками и салат с маслом. Это было отвратительно. В довершение ко всем прочим неприятностям это было уже слишком. Возможно, мне стоило бы сдержаться, хотя у меня и был повод выйти из себя. Возможно, как говорит Хелен, мне и не следовало бросать тарелку в официанта. Но я об этом не жалею. Эти иностранцы должны уяснить, что не имеют права так относиться к приличным людям. Я действовал спонтанно, даже не подумав о том, что делаю. Взял тарелку одной рукой. Официант наклонился ко мне со своей омерзительной улыбкой, и я швырнул тарелку прямо ему в лицо, да так, чтобы в него полетело все, что было на ней. Полагаю, что в тех обстоятельствах это был вполне джентльменский поступок. Я не кричал, не устраивал сцену, не говорил ему ничего. Просто швырнул тарелку в лицо.