Стивен Джонс - Оборотни

Я бежал к Роще интуитивно, преследуемый криками толпы. За мной никто не последовал — держаться от Рощи подальше сделалось здесь всеобщей привычкой, едва ли не инстинктом. Даже если мои противники остановятся на минуту, я смогу найти убежище среди деревьев, перевести дыхание, а может, и скрыться здесь на неопределенное время. А Зоберг наверняка тем временем придет в себя и выступит против расправы над невиновным. Вот о чем я думал, когда бежал к Роще Дьявола.

На пути у меня оказалась еще одна изгородь. Я испугался было, что перед ней-то я и остановлюсь, — так быстро я бежал и настолько выбился из сил. Однако каким-то образом я перебрался через нее и, поскользнувшись, упал, но поднялся и, пригнувшись, побежал дальше. Деревья были уже близко. Еще ближе. В дюжине ярдов. За спиной я слышал проклятия и угрозы. Преследование наконец заканчивалось.

Я снова оказался перед стеной вечнозеленых растений. Это, наверное, и есть та изгородь, о которой мне рассказывала Сьюзен Герд. Протиснувшись сквозь переплетенные ветви, я пробежал пять или шесть шагов, отскочил от большого дерева, упал, поднялся, чтобы пробежать еще хоть немного, и тут, почувствовав, что ноги у меня будто ватные, снова рухнул на землю и пополз на руках и коленях. Наконец я упал лицом вниз. На меня навалился груз всего, что мне довелось испытать: медиумический сеанс, ужасная смерть Джона Герда, мой арест, побег из камеры и бегство.

"И я должен буду так лежать до тех пор, — рассеянно думал я, — пока они не явятся и не схватят меня?" И тут я услышал — или мне показалось, что услышал, — какое-то движение поблизости, потом раздался вибрирующий свист.

Сигнал? Это было похоже на песню маленькой лягушки. Странная мысль в такой снегопад. В голову лезут глупые мысли про лягушек, пока я лежу тут, уткнувшись лицом в снег.

Но где же снег?

Я ощущал сырость, но то была теплая сырость, как на берегу реки в июле. Носом я почувствовал запах зелени, парков и оранжерей. Я сжал кулаки, и в них были две горсти мягкого, рассыпчатого мха!

Я приподнялся на локтях. Перед моим носом раскачивался белый цветок, источая аромат.

Где-то далеко, точно в другом мире, я услышал, как завыл ветер, собирая снег в огромные сугробы, — но это было за пределами Рощи Дьявола.

Первое, что я сделал, когда поднялся, — это достал сигарету и закурил. Это кое-что доказывает, если говорить о человеческой природе и наркотической зависимости.

Огонек спички ненадолго высветил богатую зелень, окружавшую меня. Я будто оказался в субтропическом лесу. Спичка тотчас погасла, и светился теперь только кончик моей сигареты. Я поднял глаза, чтобы увидеть хоть кусочек неба, но увидел лишь темноту. Ветви с листьями образовывали крышу надо мной. Лоб у меня был мокрый от испарины.

Я поднес кончик сигареты к часам на руке. Казалось, они остановились, и я поднес их к уху. Они не тикали, — несомненно, они остановились: быть может, во время сеанса, а может, во время побега из тюрьмы, когда я бежал от толпы. Стрелки показывали восемнадцать минут девятого, но сейчас было, конечно, гораздо больше времени. Я вспомнил об электрическом фонарике, который уронил в столовой у Герда, но потом обрадовался, что у меня его нет, иначе меня могли увидеть те, кто оставался за пределами Рощи.

Впрочем, стоявшие плотной стеной кедры, другие деревья и кусты с обильной, как и должно быть, листвой наверняка укрыли бы и меня, и свет, который я мог бы зажечь. Теперь я чувствовал себя гораздо крепче и телом и духом, чтобы двинуться на ощупь вглубь Рощи. Наклонившись в одном месте, чтобы потрогать землю, я нащупал не только мох, но и мягкую траву. Вьющаяся лоза задела мое лицо. Она была влажная, точно от пребывания в густом тумане, и ее свежие цветочки казались в темноте похожими на маленькие бледные раструбы.

Звуки, похожие на кваканье, которые я услышал, когда в первый раз упал, продолжались безостановочно. Теперь они были еще ближе, и когда я повернулся туда, откуда они доносились, то увидел отблеск воды. Еще два осторожных шага, и моя нога погрузилась в сырую, теплую грязь. Я наклонился и опустил руку в крошечный ручей, почти такой же теплый, как воздух. Лягушка, чей покой я нарушил, замолкла.

Я чиркнул спичку, надеясь увидеть, куда идти дальше. Ручей был не шире трех футов, он медленно тек из глубины Рощи. В том направлении простирался низкий туман, сквозь который были тускло видны мокрые листья. С моей стороны берег был покрыт редкой растительностью, но на другом берегу буйно росли кусты, с листьев которых стекали капли воды. Держа спичку за самый кончик, я наклонился как можно ниже, чтобы получше рассмотреть землю под кустами.

Огонек высветил довольно большое пространство, и я, осматривая его, позволил себе вспомнить философское изречение Шекспира касательно свечи и добрых дел в злом мире, [78] Как далеко свеча бросает луч, Так добрые дела блестят в злом мире! (У. Шекспир. Венецианский купец. Пер. Т. Щепкиной-Куперник). но философия и Шекспир тут же выскочили у меня из головы, ибо я увидел под кустами следы того, кто стоял за ними.

Их было всего две, этих ног, но мне ни на секунду не показалось, что они принадлежат человеку. Я видел жилистые ляжки и голени без икр, темные и волосатые. Пока я смотрел на них, они придвинулись, осторожно подошли поближе, будто их обладатель так же сильно хотел рассмотреть меня, как и я его. Выронив спичку в ручей, я вскочил и попятился.

Ни у одного преследователя из города не могло быть таких ног.

У меня сердце застучало так, как оно не стучало даже во время бегства. Я схватился за нижнюю ветку какого-то дерева, чтобы отломать ее и защищаться ею, если в том будет нужда. Дерево оказалось гнилым и едва не крошилось у меня в руках.

— Кто там? — спросил я, но голосом весьма нетвердым, в котором прозвучал скорее страх, чем угроза.

Вместо ответа снова в кустах что-то зашуршало, и из-за них вышло нечто еще более темное, чем даже кусты.

Не стыжусь сказать, что я еще отступил, на этот раз подальше. Пусть меня осудит тот, у кого есть подобный опыт Отступая, я воткнул несколько веток возле берега реки, обозначая границу между собой и этим пришельцем. Они, конечно, не отпугнут его, но на какое-то время могут озадачить. Меж тем я услышал плеск воды. Он медленно шел вброд — собирался преследовать меня.

Я поймал себя на том, что стою на просеке, и только потом задумался, как могла возникнуть просека в лесу, где никогда не бывают люди. Мне было удобно бежать по ней, и именно это я и сделал — пригнувшись, быстро побежал. Под ногами у меня, как и везде, был сырой мох, и я почти не производил шума. Про моего товарища, с которым я повстречался у ручья, этого не скажешь — я слышал как кто-то большой с шумом продирается сквозь ветви. На бегу я принялся размышлять: что это за зверь? Я был уверен, что это зверь. Собака с чьей-нибудь фермы, которая не знает, что есть закон, согласно которому вход в Рощу Дьявола запрещен? То, что я разглядел только две ноги, не исключало того, что могли быть и еще две, заверял я себя, и я бы рад был, будь это большой дружелюбный пес. Но откуда мне было знать, что он дружелюбный? Однако остановиться и убедиться, что это так, я не решался.